Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

В декабре 1939-го Филип Данн предложил Демократическому кинокомитету осудить СССР, но остальные девятнадцать членов правления проголосовали против. Данн и Мелвин Дуглас покинули комитет.

Отделения ЛАП в Вашингтоне и Чикаго прекратили свое существование, зато в голливудском отделении лишь Ирвинг Стоун, автор знаменитого романа о Ван Гоге «Жажда жизни» (1934), и Шеридан Гибни осудили СССР. В результате Дональд Огден Стюарт сменил Гибни на посту председателя.

Томаса Манна на посту почетного президента ЛАП сменил Драйзер, еще в январе 1940-го создавший Комитет за недопущение участия Америки в войне.

Он поносил англичан еще больше, чем корпорации, и сочувственно отзывался о нацизме. ‹…› А в 1939-м ‹…› хвалил мудрость и доброжелательность Гитлера. Когда началась война и Рузвельт принял сторону союзников, Драйзер записывал: «Я начинаю подозревать, что Гитлер прав. У президента, вероятно, имеется доля еврейской крови». Драйзер также укрепился в мысли, будто фирма, которая в то время имела несчастье быть его издателем, «Саймон и Шустер», состояла в еврейском заговоре, запрещающем публикацию его произведения. ‹…› После многих трудностей ему удалось наконец найти издателя для своей неистовой и невнятной книги «Америку стоит спасать» (заглавие, выбранное в последний момент вместо «Стоит ли спасать Америку?»). Экземпляр книги со своей подписью Драйзер послал Иосифу Сталину. При известии о нападении Гитлера на Россию писатель слег в постель. — Роберт Пенн Уоррен .

Другой живой классик, патриарх американской поэзии Карл Сэндберг, только что получивший свой второй «Пулитцер» (1940) и выпустивший каноническую биографию Линкольна (1939), лично явился в редакцию New Masses, чтобы морально поддержать Джозефа Норта и Магила. Не со всеми публикациями он был согласен, но общую линию коммунистического журнала поддержал.

Созданный 5 ноября 1938-го Европейский кинофонд оттеснил АЛГ от работы с беженцами. Его «мотор», видный голливудский агент Пол Конер, инициировал в октябре 1939-го широкую операцию по спасению антифашистов из французских лагерей. Он сумел уговорить Уорнеров и Майера выдавать клиентам фонда письменные гарантии постоянной работы в Голливуде. Только благодаря этому Брехт, Деблин, Леонгард Франк и Генрих Манн — среди прочих — получили американские визы. Гарантии, конечно, носили липовый характер: реальную работу на MGM получил лишь сценарист Ян Ластиг. Остальные счастливчики довольствовались почти символическим, хорошо если сто-двухсотдолларовым пособием, которое Конер выбил из магнатов.

Успех Кинофонда принято считать моральной победой либералов над коммунистами, дискредитированными пактом. Да, возглавлял его Любич, расставшийся с АЛГ именно из-за «засилья красных». Но в число основателей входила Залка Фиртель: в ее доме чаще всего собиралось правление. В число активистов — Дороти Паркер и Дональд Огден Стюарт. Так что фонд никак не назвать однозначно либеральной институцией. Скорее — хитрой формой фронта.

Приток новобранцев в компартию затормозился, но не иссяк. Артур Миллер, писатель Джон Сэнфорд и его жена, самая дорогая сценаристка MGM Маргерит Робертс, вступили в партию как раз в период пакта.

В общем, дела в Голливуде обстояли не так плохо, как могли бы.

Диалектика правила бал-маскарад.

АЛГ теперь звалась «Американской мобилизацией за мир». Блэнкфорт возродил «Живую газету» — отныне «Живую газету за мир». Эндор сочинил памфлет — «Давайте пропустим следующую войну». Трамбо произнес, как всегда, блестящую речь на митинге «Америка объявляет мир» 6 апреля 1940-го. Биберман, Орниц, Уэксли выступали с лекциями от «Голливудского форума мира». В ревю «Булавки и иголки» первые леди блюза Билли Холидей и Хэйзел Скотт исполняли хит Рома:

Имелось в виду, что янки не идут на войну. Никуда и никогда.

Песня стала официальным гимном митингов в защиту мира и нейтралитета.

Time брезгливо назвал «лживыми московскими мелодиями» диск «Песни для Джона Доу» (май 1941-го) неизвестной доселе группы Almanac Singers. Этим альбомом дебютировал самый блестящий фолк-коллектив Америки, «коллектив мечты» — Вуди Гатри, Пит Сигер, Ли Хейс, Миллард Лэмпелл. Барды НФ и профсоюзные трубадуры, «внуки» исконной национальной традиции и «дедушки» протестного рока, они встретились в самый неудачный для демократического движения момент. И в первом же альбоме блестяще переложили на язык баллад последние решения ЦК.

Через несколько лет никто уже не мог припомнить, почему песня Лэмпелла, открывавшая альбом, называлась «Балладой о 16 октября». Между тем 16 октября 1940 года Америка сделала, как расценили это современники, решающий шаг к войне: ФДР добился принятия «Закона о частичной [военной] подготовке и службе». Фактически это был первый в мирное время закон США о воинской повинности, которую ФДР всегда считал благом для государства.

Президент — главный антигерой «Песен». Лицемерный ставленник морганов и дюпонов, маньяк, жаждущий кровушки простых парней, обреченных, «спасая демократию», «умереть за Сингапур», став — бог весть ради чего — Джонами Доу: так в Америке обозначают неопознанных мертвецов.

Сигер и Хейс хором вправляли ФДР мозги:

Трамбо уличал в лицемерии печальников за Финляндию, бесконечно безразличных к судьбе Китая, Испании, Эфиопии, Австрии, Албании, Чехословакии.

Для меня и для человечества кровь германских солдат так же драгоценна, как кровь финнов, русских, французов, англичан или поляков. ‹…› Если вам скажут: «Мы должны участвовать в этой войне, чтобы сберечь демократию», ответьте: «В военное время такой вещи, как демократия, не существует». Это ложь, умышленный обман с целью довести нас до самоуничтожения.

Доказательством беспринципности Трамбо антикоммунисты считают его романы «Джонни дали винтовку» (1939) и «Замечательный Эндрю» (1941).

«Джонни» — величайшая антивоенная книга на земле. Ее герой — обрубок империалистической бойни, безногий, безрукий, безглазый, безъязыкий, но не бесчувственный и не безумный. Начавшаяся война вообще казалась современником дурным дежавю Первой мировой. А страшнее ее для «потерянного поколения» и его «детей» не было ничего.

Я вспоминаю кое-какие сочинения, предшествовавшие нашему вступлению в прошлую войну, и мне ненавистна мысль, что я окажусь в числе людей, которые пишут подобное, — как, кстати, многие из тех писателей теперь ненавидят себя. Мы живем в эпоху столь отвратительных компромиссов, что лишь немногие выйдут из нее, сохранив свою честь. Что касается меня, то я вижу достойных, безмерно талантливых и глубоко искренних — не чета мне — людей, которые компрометируют себя, разделяя господствующие чувства потому, что откровенно напуганы. Я полагаю, они горько пожалеют о своей позиции. Я полагаю, многие из них уже погубили себя. И я не могу присоединиться к ним. — Трамбо, New Masses, 11 февраля 1941 года .