Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Экономические системы СССР и США разнятся, но их идеалы, цели и достижения сами по себе — основа для сотрудничества.

Soviet Russia Today обнародовала имена 164 из 400 подписавших.

Не удивительно, что среди них Блицстайн, Миллен Бранд, Оррик Джонс, Каспари, Клёрман, Крайтон, Лейда, Лоусон, Риггс, Ром, Хестер Сондергаард, Стэндер, Стрэнд, Хьюз, Хэммет, Шевалье. Удивительно, что контингент друзей СССР значительно расширился.

Среди «пополнения» — писатели (на этот раз их больше, чем людей театра) Клаус Манн, Рут Маккенни, выдающийся литературовед Фрэнсис Маттисен, Уильям Карлос Уильямс, Элла Уинтер, опомнившийся Уолдо Фрэнк, Хемингуэй, Бесси Битти, Альберт Рис Вильямс, драматург Артур Кобер — первый (1925–1932) муж Хеллман.

Одна из руководительниц театра «Гильдия» Анита Блок.

Сценаристы Дональд Огден Стюарт, Таскер, Виола Бразерс Шор.

Актеры Бромберг и Сэм Джаффе.

Продюсеры Кирстайн и Шамлин.

Ряды художников пополнил Рокуэлл Кент.

Подписал письмо и «автор года» Пьетро Ди Донато, посвятивший бестселлер «Христос в бетоне» памяти отца-рабочего, в 1923 году заживо погребенного в бетоне при обрушении строящегося здания. Дмитрик экранизирует его («Даждь нам днесь», 1949). Рядом с подписью этого «маргинала» — подпись Джорджа Кауфмана, баловня Бродвея.

Письмо трагически запоздало. До подписания советско-германского пакта оставалось девять дней, до начала войны — восемнадцать. Эти события обесценили не суть, но риторику призыва, а коминтерновский мораторий на антифашистскую пропаганду, наложенный во исполнение пакта, дискредитировал компартию как независимую от СССР силу и попросту убил Народный фронт. Романтика Коминтерна играла слишком большую роль в красном выборе интеллигенции: пожертвовать манихейским пафосом борьбы во имя тактических интересов СССР было невыносимо. Пакт лишил СССР его «немыслимости». Одним из самых первых шагов большевиков был отказ от тайной дипломатии и публикация тайных договоров о разделе мира, заключенных царской Россией с партнерами по Антанте. Сталин же повел себя как буржуазный политик-прагматик.

Коминтерн не изменил диалектическому подходу к действительности, но кому нужна диалектика, когда рушится действительность? Все произошло слишком неожиданно. Чуть ли не в ночь на 23 августа Биберман на митинге АЛГ грохнул кулаком по столу, назвав сгущающиеся слухи о пакте фашистской пропагандой. Чуть раньше Браудер на митинге в Виргинии иронизировал: «Советско-германское соглашение так же вероятно, как избрание Эрла Браудера президентом Торговой палаты».

23 августа Браудер куда-то запропастился, а Голд, чтобы переварить случившееся, ушел в незапланированный месячный отпуск. Внятные объяснения пакта так запоздали, что реакция интеллектуалов оказалась исключительно эмоциональной. Ее формула — запись, сделанная Одетсом весной 1940-го:

[Я пребываю] в нерешительности, поскольку, честно говоря, сам не знаю, что чувствую и чему верю.

Трагическая пауза объяснялась не только ступором. Партии, входившие в Коминтерн, вовсе не стояли перед Кремлем по стойке «смирно». Уже наступил октябрь, а Димитров все увещевал того же Браудера, сгоряча назвавшего нападение Гитлера на Польшу «варварским актом империалистической агрессии»:

Дорогой товарищ Браудер! Несмотря на то что вами были предприняты некоторые шаги к исправлению ошибочной позиции партии в отношении европейской войны, тем не менее вы продолжаете ‹…› оставаться в плену тех установок, которые до начала европейской войны были правильны, а сейчас являются ошибочными… Сейчас речь идет не только о фашизме, а о существовании всей капиталистической системы. Вопрос о фашизме играет второстепенную роль, главное и основное — это борьба против капитализма.

Только в феврале 1940-го американский ЦК сформулировал свою позицию:

Отклонять программу милитаризации. Бороться против любых действий президента, Госдепартамента и Конгресса, направленных на продолжение войны путем оказания помощи той или иной империалистической группировке держав.

Коммунисты, естественно, не принялись восхвалять фашизм, но — и это было самое страшное обвинение, брошенное им либералами, — их обуял слишком неожиданный, чтобы быть искренним, «пацифизм». Строго говоря, о пацифизме речи не шло, Коминтерн выступал не против любой войны, а только против империалистической, каковой Вторая мировая и являлась до июня 1941-го, и обвинял ФДР во втягивании США в империалистическую войну в интересах монополистического капитала. Из оплота ФДР партия превратилась в яростного оппонента «узурпатора», похоронившего Билль о правах, предавшего лучшие американские традиции.

Фостер признает, что позиция партии стала ошибочной уже летом 1940-го: с падением Франции империалистическая война обрела антифашистский, освободительный характер. Коммунистам Франции меж тем пакт нанес самый тяжелый урон. С началом войны правительство запретило компартию как агента вражеского влияния и бросило в тюрьму депутатов-коммунистов.

Фостера опередил Клаус Манн, равнодушный к коммунистической риторике:

Особенно отчаянно положение ‹…› французских коммунистов. К скорби, которую они делят со всеми, должно добавляться горькое чувство раскаяния. Ибо если в катастрофе виноваты в первую очередь крайне правые, все же нельзя упустить из виду со-ответственность, со-вину крайне левых. ‹…› Будет ли Третий Интернационал ‹…› стоять на том же, игнорируя и саботируя войну, ведь ‹…› дело идет о свободе? ‹…› Америке тоже необходимо принять участие в этом споре: Рузвельт это знает, мы все знаем это; почему этого не хотят понять американские коммунисты? Их партийные органы сосредоточивают всю свою ненависть на «поджигателях войны в Вашингтоне», обнаруживая в то же время в миротворцах Берлина «революционные черты». Разве Гитлер не высказался за «ломку налоговой кабалы»? И кстати, есть немецко-русский пакт о ненападении… Неужели в сталинских кругах полагаются на то, что нацисты именно этого пакта не нарушат? После всего, что мы пережили, такая слепота кажется почти непростительной!

В тот же день, 29 июня 1940 года, он продолжил запись:

Непростительной? Да, теперешнее поведение спутников Кремля труднее понять, еще труднее простить. Однако не будем забывать, что «демократической» стороной совершено все, чтобы вынудить Советский Союз и его друзей к этой гибельной позиции! Подумаем об Испании! Подумаем о Мюнхене! Из страха перед коммунизмом взрастили фашизм, а теперь, когда обнаруживают, что на них напал собственный протеже (то есть фашизм), ожидают содействия от коммунистов!

Ирония ситуации в том, что новая позиция компартии отразила самые что ни на есть народные чаяния: «Америка прежде всего». Коммунисты никогда не были большими американистами, чем в дни пакта. ФДР, напротив, взял курс на подготовку (или втягивание) США в войну. Если вспомнить, что именно тогда началась кромешная военная экспансия США, трудно не пожалеть об отказе ФДР от изоляционизма.