Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Разумеется, они не называли это фашизмом. Они раскрасили это в красный, белый и синий и назвали американизмом.

Almanac Singers, что твой метеоролог из песни их лучшего ученика Боба Дилана, первыми знали, «куда дует ветер». Сразу после 22 июня «Песни для Джона Доу» исчезли из продажи. А после Перл-Харбора вышел (под художественным руководством Эрла Робинсона) их третий альбом «Дорогой мистер президент». Название — памятуя о вурдалаке ФДР из первого альбома группы — звучало бы цинично, если бы не звучало так искренне.

Пит Сигер от лица распростого трудяги, семьянина, потомка первых переселенцев, выше всего ставящего свободу, передавал «дорогому мистеру президенту» приветы от своих друзей из Техаса, Алабамы и Огайо. Лирический герой ненавидел Гитлера за страдания и смерть хороших парней. Был готов на любые жертвы, даже на мораторий на забастовки (компартия провозгласила такой мораторий на время войны) и драки с тещей (решения ЦК по этому вопросу, очевидно, засекречены).

Трудяга не так прост, как кажется. Без него Америке не победить, и она победит. Но, пройдясь хороводом вокруг могилы Гитлера, такие, как он, победители сами определят будущее Америки.

В отличие от Almanac Singers, ФБР не поспевало за стремительным временем. Только спустя год с небольшим после выхода «Песен для Джона Доу» «контора» узнала о существовании группы и забила тревогу. Альбом идеально подпадал под закон о государственной измене и саботаже мобилизационных усилий. Гувер требовал от подчиненных узнать о преступниках хоть что-нибудь.

Джи-мены, преодолев сотни миль, врывались на фабрику грампластинок где-нибудь в Ньюарке, чтобы установить существенный факт: ее владельцы понятия не имеют, где искать Гатри и Сигера. Допросив менеджеров крупнейшей в мире компании звукозаписи Radio Corporation of America, выясняли, что те первый раз в жизни слышат о Singers. Не уходить же с пустыми руками: пусть менеджеры составят для ФБР список всех малых звукозаписывающих компаний Америки. Менеджеры посоветовали агентам проштудировать Variety или Billboard.

«Песням» стукнуло полтора года, когда ФБР добралось до выпустившей их, но предусмотрительно не обозначенной на диске фирмы Keynote Records. Наконец нашелся человек, раскрывший глаза всевидящим агентам: «Вы знаете, с тех пор, как эта пластинка была записана, многое изменилось».

Этим человеком был владелец фирмы и советский агент Эрик Берни.

Только 28 апреля 1943-го Гувер закрыл дело о «предательских грамзаписях». Основанное на недоразумении, оно доставило ему мучительную душевную боль. Каково было фанатику картотек, жрецу тотального учета и контроля узнать, что три диска «Песен» — вещдоки, с которых началось расследование, — утрачены для вечности. Кто-то из агентов (обиднее всего была невозможность его идентифицировать) допустил преступную халатность: разбил диски.

«Обратите особое внимание на то, чтобы пластинки паковали крайне бережно, во избежание повторения подобных инцидентов», — скорбно инструктировал Гувер нью-йоркский офис ФБР.

Вскоре Вуди Гатри начертает на своей верной гитаре «Эта машина убивает фашистов» и сложит балладу в честь русской девушки:

Героическая девушка-снайпер Людмила Павличенко, агитировавшая Америку за открытие второго фронта, покорила сердце не только Гатри, но и Элеоноры Рузвельт, став на время — Голливуд неисправим — самой яркой светской звездой Беверли-хиллз.

После обеда наши дипломаты пригласили меня на прогулку.

— А куда мы поедем? — поинтересовалась я.

— Гм… Как бы вам сказать… Во всяком случае, вы не пожалеете, — последовал неопределенный ответ. — В этих краях живут наши хорошие знакомые. Наведаемся к ним, а попутно вы полюбуетесь чудесами ботаники. В общем, будет вам о чем вспомнить. Места между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом славятся своей экзотической растительностью. ‹…›

Машина остановилась у дома, который был едва виден из-за обступивших его со всех сторон деревьев и кустарников. ‹…›

Уверенная в том, что в этом доме живет кто-то из наших, что товарищи из консульства меня попросту разыгрывают, я изо всех сил забарабанила кулаком в дверь.

Каково же было мое изумление, когда в проеме распахнувшейся двери я увидела человека, которого невозможно было спутать ни с кем другим. Это был Чарли Чаплин! ‹…›

Чаплин, уже немолодой тогда человек, пройдясь на руках к корзине с напитками, принес мне в зубах бутылку шампанского. И еще больше удивилась я, когда он — на виду у всех — бережно усадил меня на диван и принялся целовать мне пальцы. «Просто невероятно, — приговаривал он, — что эта ручка убивала нацистов, косила их сотнями, била без промаха, в упор». Репортеры начали фотографировать мою руку крупным планом. Потом, через некоторое время, я увидела этот снимок во многих американских газетах.

Нашлись провокаторы, покусившиеся на героический образ Людмилы. Точнее говоря, провокаторов нашел Бесси. Ими оказались автор пьесы Doughgirls («Девушки из теста» или «Девушки из бабла») Джордж Кауфман и бродвейский постановщик Джозеф Филдс. Свои, в общем-то, люди. Кауфман подписал «призыв четырехсот» (1939). Филдс обычно (но не в этот раз) работал в дуэте с коммунистом Эдвардом Ходоровым.

Если вся пьеса в целом отличается самым дурным вкусом, то все, что касается Павличенко, просто порочно. Я полагаю, что даю повод обвинить меня в отсутствии чувства юмора. Да. Это так. Когда речь заходит о Людмиле Павличенко, я, как и многие тысячи американцев, теряю чувство юмора. Мне не нравится пасквиль на всемирно знаменитую героиню, сочиненный господином ‹…› чей этический кодекс умещается во фразе «все ради красного словца». Когда ее и то, что она воплощает, — советский народ — превращают в повод поржать, я яростно протестую. Я протестую против того, что ее выставили в карикатурном виде. Я протестую против приписанных ей реплик: «Деньги делать так просто — просто сдавай в аренду (ленд-лиз)!» Я протестую против сцены, в которой она созывает «митинг трудящихся четвертого этажа» в вашингтонском отеле. Я протестую против того, что говорит о ней другой персонаж: «Мужчины интересуют Наталью только как мишень». Несмотря на прославивший Джорджа Кауфмана стиль — быстрый, ловкий, эффектный, — я говорю: это прокисшее тесто, и хрен с ним. — New Masses, 19 января 1943 года .