Алексей Кочетков - Черное солнце Украины

Сама Блаватская утверждала, что «Тайная доктрина» основана на изречениях тибетской «Книги Дзиан», которую оккультисты считают древнейшим текстом, рассказывающим о возникновении Вселенной и жизни на Земле [602]. Как показывает опыт исторического источниковедения, в большинстве случаев проблематичность датировок текста указывает на его современное происхождение. Учитывая то, что «Книга Дзиан» стала известна на Западе во 2-й половине XIX века, дату её действительного написания можно отнести к середине позапрошлого столетия. При этом за целостное произведение выдаются отдельные фрагменты текста (стансы), обладающие очень неоднозначным, расплывчатым содержанием. «Тексты этого древнего манускрипта не хранятся ни в одной из европейских библиотек. В первоисточнике их до сих пор не видел ни один, даже самый дотошный исследователь древних рукописей. Современным лингвистам не известен таинственный язык «Сензар», на котором написана загадочная Книга. Предания говорят, что это был язык Богов. Тексты этой Книги перекликаются с текстами Вед, Пуран, Упанишад, Вавилонской книги чисел, еврейской Каббалы, ассирийской Авесты [603]и другими. Причудливое нагромождение образов и метафор древнеиндийской и древнекитайской философии, встречающихся в отдельных опубликованных отрывках манускрипта, заводят в тупик даже видавших виды почитателей сакральной мудрости. Наконец, никому не ведомо Его полное содержание. Эзотерики утверждают, что Книга открывается только по частям, только Посвящённым и только под руководством Великих Учителей. Возможно, что Она, как целое, не имеет своего материального выражения, а вечно существует в виде самостоятельного образования в совокупном информационном поле духовного человечества» [604]. Судя по всему, тексты, выданные за стансы «Книги Дзиан» были целенаправленно созданы именно для европейского читателя; причина их создания предельно банальна — деньги. Редкую рукопись можно было продать за весьма большие деньги. В том случае, когда отказывались платить научные академии и университетские библиотеки, рукопись могла быть продана энтузиастам-любителям, что, кажется, и произошло со стансами «Книги Дзиан».

При этом сама Блаватская в частных разговорах характеризовала свою первую книгу, предшествующую «Тайной доктрине», как «произведение неудовлетворительное, сбивчиво и неясно написанное» [605] . Судя по всему, подобная «сбивчивость» характеризует и её следующее произведение. «Невозможно изучить буддизм без предварительного освоения санскрита и пали, иначе не прочесть канонические книги и даже не записать названия правильно. Мадам Блаватская не сделала это, хотя у неё было достаточно способностей, чтобы изучить санскрит или пали. Но даже её информаторы, видимо, были почти полностью невежественны в этих языках, или, возможно, они пользовались её доверчивостью самым бесстыдным образом» (Макс Мюллер) [606]. Протоиерей Александр Мень, сам не чуждый религиозного модернизма, считал книгу Блаватской «невероятной мешаниной из надёрганных отовсюду без всякой системы сведений», пятьдесят процентов которых уже устарело [607]. Указание на «устаревшие сведения» в данном случае ещё раз подчёркивает обстоятельства возникновения «Книги Дзиан». Авторы этого текста ориентировались на научные концепции XIX века, сходство с которыми отдельных стансов должно было повысить интерес к их детищу и обосновать претензии на «истинное понимание» процессов, сформировавших Вселенную.

У читателя может возникнуть вопрос: а какое отношение книга из Тибета имеет к темам индоевропейских мифологий? Такая связь прослеживается исключительно благодаря методологическим допущениям, введённым самой Блаватской аксиоматическим образом. «Блаватская исходила из мысли, что все религии коренятся в едином эзотерическом (тайном) учении, которое в наиболее чистом виде сохранили индийские религии с их понятиями об Абсолюте, метемпсихозе [608], карме и т. д. В своей книге «Тайная Доктрина» она собрала обширный, но часто непроверенный материал для доказательства этого тезиса. Произвольно оперируя сведениями и гипотезами, ценность которых весьма сомнительна, она делала далеко идущие выводы о «тайном учении», зашифрованном в Библии. <���…> Многие идеи Блаватская заимствовала у гностиков. Её представление о Боге было вполне пантеистическим. Боги-творцы всех религий рассматривались ею как низшие божества. Примером её путаных и безответственных рассуждений может служить толкование идеи творения и понятия о творцах (демиургах)» [609]. Вопрос, на чём основано подобное убеждение Блаватской, для читателей остаётся без ответа. По сути, представление о том, что все религии происходят из некоего единого интеллектуального умозрения, является всего лишь предметом веры и ничего более. Подобное верование имеет не только психологические, но и социальные основания. Оно подчёркивает приоритет интеллектуала как представителя культурной элиты перед социальным большинством. Интеллектуал (элита) создаёт то, что «масса» способна понять лишь в упрощённой, примитивизированной форме. Именно поэтому, кстати, изначальное учение и необходимо защищать, превращать его в «тайную доктрину». На социологическом уровне место древнего эзотерика в социальном пространстве должен занимать современный интеллектуал. Защита некой изначальной, «органичной», «правильной» социальной структуры предполагает, что власть в обществе должна принадлежать представителям интеллектуальной элиты. И если в современности этого не происходит, следовательно, «подлинная традиция» утрачена. Идея о необходимости восстановления такой традиции, в свою очередь, является закамуфлированным политическим требованием передачи — в рамках современных социально-политических реалий — всей полноты власти представителям интеллектуальной элиты.

В этом контексте симптоматичным является следующее совпадение: рост популярности теософии совпадет с ростом популярности «теории элит» в социологии. Эти, на первый взгляд, столь разные теории имеют важное сходство: и теософ, и представитель «теории элит» убеждены, что именно элита, т. е. относительно малая часть общества, является главной движущей силой процессов социального развития [610].

Представление о том, что элита находится (или должна находиться) во главе общества объясняет также, почему теософские концепции оказались столь востребованы фашистскими и нацистскими режимами. Нацизм, так же, как и теософия, утверждает элитарную модель устройства общества. Но если для нацизма основания элитарности изначально пребывают в экономической и политической сферах, т. е. относится к сфере «феноменального», временного, то теософия идею элиты онтологизирует, превращает её в универсальный, всевременный принцип самоорганизации общества. Но, при этом, нацизм не сводит представления о «ядре нации» исключительно к некоему узкому кругу интеллектуалов. Нацизм онтологизирует себя при помощи интеллектуалов, которых ставит себе на службу, но основные апелляции нацизма адресованы не разуму, а воле, предельным воплощением которой является нацистская партия.