Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

Более того, Дьяконов был строгим пуританином и был ошеломлен супружескими изменами и непристойными намеками, что было обычным делом в изолированной советской колонии. На очередном еженедельном собрании членов коммунистической партии он попросил слова и призвал к проведению реформы. "Я был возмущен, — начал он, — услышав на территории советского посольства грязные разговоры о сексе. Такие разговоры противоречат коммунистической морали. Мне стыдно сказать, но об этом говорят постоянно, даже женщины". Со стороны женщин послышалось хихиканье, прервавшее его речь и смутившее и озадачившее Дьяконова.

Всем женщинам было известно, что самой большой нарушительницей его понятия коммунистической морали была Лидия Нсчипорен-ко, жена Олега. Когда Нечипоренко познакомился с Лидией, ей было девятнадцать лет, у нее была гибкая фигура, лицо мадонны. Тогда она работала продавщицей. Ее физическая привлекательность скрыла поначалу от него ее необразованность и грубость. Обучение в КГБ и путешествия превратили Нечипоренко в утонченного космополита, Лидия же за это время не продвинулась в своем интеллектуальном развитии ни на шаг и лишь раздавалась вширь. Ее непристойные шутки, казавшиеся Нечипоренко когда-то забавными, теперь заставляли его краснеть. На вечеринках, выпив пару рюмок, она грубо приставала к другим сотрудникам КГБ, которые не осмеливались оскорбить ни ее, ни ее мужа.

Лидия хитро использовала власть мужа, взяв на себя обязанности сыщика при женах русских сотрудников. Ее официальной сферой деятельности стала их частная жизнь. Она беспрестанно совала всюду свой нос и умышленно пыталась натравить одну женщину на другую, задавая одной вопросы, компрометирующие или унижающие другую. Она испытывала особое удовольствие, оскорбляя женщин ложными обвинениями, заставляя их потом оправдываться. Нечипорен-ко стал ненавидеть ее, то же самое испытывали к ней все остальные.

Не зная всей этой обстановки, Дьяконов начал запинаться. "Я хочу сказать вам еще кое-что. Меня поразили некоторые сделанные вами заявления о мексиканцах. Они наивны и ими можно управлять, но нельзя говорить, что они нечистоплотны, что они ленивы и не обладают никакой культурой".

И опять слова Дьяконова сопровождали хихиканье и ухмылки, потому что и тут Лидия была главной обвиняемой. Внезапно смех прекратился, как будто его и не было. Коломьяков вскочил, явно разгневанный. "Почему вы оскорбляете товарища Дьяконова? — закричал он. — Он совершенно прав. Товарищ Дьяконов говорит от имени партии. Он также говорит от имени органов государственной безопасности. Понятно вам?" Всем было понятно.

Каким бы глупым ни казался Дьяконов русским женщинам, он вовсе не был тем клоуном, каким они его считали. Действуя где-то на задворках мира, он доказал, что его можно поставить в один ряд с самыми жестокими людьми. В 1959 году правительство Аргентины выслало его из Бузнос Айреса после созданного там хаоса в результате спровоцированных им бунтов рабочих. В 1963 году он объявился в Бразилии в качестве члена советской комиссии по присуждению Премии Мира. Кульминацией его деятельности там было восстание унтерофицерского состава бразильской армии, и он опять был изгнан из страны. Дьяконов, этот специалист по забастовкам, бунтам и насилию, обладал всеми необходимыми качествами для руководства партизанами. Это и было его миссией в Мексике.

КГБ через Дьяконова получал информацию об успехах проводимой Гомезом и его мексиканскими подчиненными вербовки. В свою очередь Коломьяков проверял предполагаемых рекрутов, замеченных Нечипоренко или другими сотрудниками аппарата КГБ в Мексике.

Имя одного из кандидатов Анджела Браво Цицнероса, долгое время находилось в картотеке референтуры. Это был усатый, коротконогий и толстый, радикально настроенный студент, внешне напоминавший Гитлера. Как-то прохладным апрельским вечером 1969 года Гомез отправился в Морелию, привлекательный провинциальный городок, чтобы разыскать его. Они зашли в кафе, часто посещаемое студентами близлежащего университета Мохоакан, и на протяжении часа пламенно дискутировали о Вьетнаме, Кубе и революции вообще.

Браво редко довольствовался одним словом там, где мог найти три. Он пересыпал свою речь революционными лозунгами и избитыми марксистскими клише, которые произносил с таким видом, будто сам был их автором. Не преуспев в своих университетских занятиях, он занялся анархией. В этой деятельности он достиг некоторых успехов, присоединившись к нескольким экстремистским группам, всячески содействующим студенческим беспорядкам.

"Ты действовал очень энергично, — сказал Гомез. — Однако это не может заменить знания и умение. Мы должны оставить страну и обучаться у специалистов".

Такое обучение — большая честь для меня, и я всегда буду стараться быть достоин ее", — ответил Браво.

"Хорошо, — сказал Гомез. — Желательно, чтобы ты поселился в Мексико-Сити. В последующие месяцы я буду посылать тебе товарищей, которых отобрали для обучения. Ты будешь связным между ними и мною; позаботься также, чтобы они имели все необходимые дорожные документы. Когда наступит время, ты будешь руководить их отъездом из страны".

"Ты, наверное, заметил, что я обладаю сильным интеллектуальным любопытством, — важно произнес Браво. — Я хотел бы иметь удовольствие знать, в какую это страну мы направляемся?"

Гомез сердито взглянул на него. "Ты должен подчиняться приказам, а не задавать вопросов. Я скажу тебе только одно: нашим долгом будет превратить Мексику во второй Вьетнам".

В течение лета у Браво в Мексико-Сити зарегистрировались целый ряд молодых людей. Когда в середине августа Браво навестил Гомез, в городе находились четырнадцать мужчин и две женщины. "Пришло время отправиться в путь", — сказал Гомез, разворачивая пакет, в котором было почти 9 000 долларов.

"Раздели товарищей на группы по два или три человека и дай каждому по 500 долларов. Дай каждой группе указания сорганизоваться по-своему и вылететь в Париж. Тебе необходимо удостовериться, что все группы вылетели в разные дни и разными маршрутами. Вели всем собраться в 10 час. утра 7 сентября возле Эйфелевой башни".

"Нас будут обучать во Франции?" — возбужденно спросил Браво.

"Имей в виду, — приказал Гомез, — ты можешь сказать товарищам только то, что я тебе сказал. После того, как вы соберетесь в Париже, ты должен выехать с ними в Западный Берлин, где вы остановитесь в гостинице "Коломбия". Ежедневно ты должен являться в Восточный Берлин и, начиная с 13 часов становиться на углу возле ресторана "Москва". Рано или поздно ты встретишься там с человеком, которого знаешь. Он даст тебе дальнейшие указания".