Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

В тюрьме меня исследовали 30 минут, и был поставлен диагноз: хроническая шизофрения параноидного типа. Адвоката я не видел, на процессе не присутствовал и на протяжении полутора месяцев не знал ничего ни о диагнозе, ни о процессе. Моя жена рассказала мне об этом во время посещения уже после процесса. Тот же самый диагноз был поставлен Попову…

В Америке арестовали Анжелу Девис. Весь мир знает о ее судьбе, у нее есть адвокаты, люди выступают в ее защиту. А у меня нет прав, я не видел ни одного адвоката, я не присутствовал на процессе, я не имею права жаловаться, я не имею права устроить голодную забастовку. Я сам видел, как в психиатрических больницах они связывают протестующих политических узников, которые отказываются принимать пищу или "лекарство"; они получают инъекцию, после которой не могут двигаться, и их насильно кормят и "лечат". Некто по фамилии В. Борисов протестовал на протяжении двух лет. Они лечат его аминазином, в результате чего он теряет свою индивидуальность, интеллект исчезает, чувства расстроены, исчезает память. Это смерть творчеству: те, которым давали аминазин, не могут даже впоследствии читать.

Хотя я и боюсь смерти, но пусть уж лучите меня расстреляют. Как ужасна, как отвратительна мысль, что они осквернят, сокрушат мою душу! Я обращаюсь к верующим. Христианин Н. И. Ярославский томился здесь на протяжении 25 лет. А вина Тимонина состоит в том, что налил чернила в урну для избирателей. Они издеваются над религиозностью Тимонина, они требуют, чтобы он отрекся от религии, иначе они не выпустят его. Христиане! Ваши братья во Христе страдают. Встаньте на защиту их душ! Христиане!…

Я боюсь смерти, но я приму ее. Я ужасно боюсь пыток. Но есть еще более страшная пытка, и она ждет меня — введение химикалиев в мой мозг. Вивисекторы двадцатого века не остановятся перед тем, чтобы захватить мою душу; может быть я останусь жить, но после этого я не буду в состоянии написать ни единого стихотворения. Я не буду в состоянии думать. Мне уже сообщили о решении "лечить" меня. Прощайте".

Лечение Попова, о котором говорил Чернышов, продолжалось. Он был архитектором. Врач посоветовал его жене составить официальный документ об "инвалидности" ее мужа, объяснив, что после окончания "лечения" Попов должен будет переквалифицироваться, потому что он уже никогда не сможет работать опять архитектором.

А В.И. Чернышов не напишет больше ни одного стихотворения.

При входе в Государственный Исторический Архив в Ленинграде Ричард Маршалл не нашел занимавшихся там обычно американских стипендиатов, участников программы обмена; они необъяснимо отсутствовали. [30]Сильно сконфуженная служащая архива почти извиняющимся тоном сообщила ему, что некий "господин" желает поговорить с ним. Думая, что "господином" этим является директор архива, Маршалл последовал за служащей в подвальную комнату, где за столом сидел русский, одетый в мешковатый костюм.

Русский, не представляясь, непринужденно беседовал с ним на протяжении нескольких минут. Затем он внезапно начал обвинять Маршалла в том, что он "агент ЦРУ", имеет задание сеять "недовольство" среди советских студентов. Покровительственно называя молодого американца по имени, он заявил ему, что его хитрое поведение в Советском Союзе является доказательством тайных целей. Маршалл сердито отверг все обвинения ввиду их нелепости. Однако русский настаивал, поскольку советские власти были заинтересованы в "определенной информации", которую он мог предоставить им.

Маршалл, разгадав, что имеет место попытка КГБ завербовать его, поднялся, чтобы уйти. Обнаружив, что дверь заперта на замок, он потребовал, чтобы его выпустили.

"Вы не вправе требовать чего-либо!" — зловеще произнес русский, держа в руках какую-то толстую папку. Пытаясь "расколоть" американца психологически, русский зачитывал ему выдержки из отчетов о его финансовом положении, о сбережениях его родителей, о его жизни в маленьком городке, где он родился. КГБ не удалось отыскать ни одного недостатка, что сделало бы американца объектом, удобным для шантажа. Однако из отчетов было видно, что Маршалл был способным ученым с многообещающим будущим в академической области или сфере общественных отношений; как раз такой тип молодого человека и ценится КГБ в качестве агента. Поэтому КГБ решил попытаться запугать его сфабрикованными обвинениями морального порядка.

"Мы испортим Вашу репутацию в Соединенных Штатах, — пригрозил русский. — У нас есть возможность следовать за Вами, куда бы вы ни направились".

"В вашей стране фабрикация улик стоит очень дешево", — резко возразил Ричард.

Сотрудник КГБ, увидев, что запугать Маршалла не удалось, использовал самую жестокую угрозу, припасенную для него. Стены в спальне Маршалла и его жены были увешаны фотографиями их маленькой дочери, которую они оставили в Соединенных Штатах. КГБ, судя по фотографиям и, вне всякого сомнения, по подслушанным разговорам пришел к выводу, что Маршалл был гордым и любящим отцом.

"У Вас дома осталась двухлетняя дочь, — сказал русский. — Неужели Вы не хотите увидеть ее опять?"

Упоминание о дочери и подразумеваемая угроза ареста взволновали Маршалла. Полный решимости вырваться отсюда и обратиться за помощью Маршалл сказал: "Послушайте, мне нужно некоторое время для обдумывания. Выпустите меня; я вернусь в три часа с готовым ответом".

В общежитии другие американские студенты рассказали, что их всех вызвали на "чрезвычайное собрание" только затем, чтобы сказать, что произошла ошибка. В то время, как его жена собирала вещи, Маршалл связался с находящимся в это время в городе американским атташе по делам культуры, который устроил им полет в Москву, где они могли находиться под защитой американского посольства. Еще до их приезда какой-то советский чиновник позвонил в посольство и распорядился, чтобы Маршалл покинул пределы Советского Союза.

Ян Фредерик Борге, норвежский служащий одной из скандинавских фирм по экспорту, контролируемых СССР, часто ездил в Москву. Наслышавшись о западнях, расставляемых КГБ, он вел себя очень осторожно, не вступая в контакты с женщинами, искавшими его общества, и с незнакомцами, предлагавшими незаконные валютные сделки. В апреле 1972 года Интурист поселил Борге, приехавшего в страну с группой норвежских коммерсантов, в гостинице "Украина", все остальные получили номера в другой гостинице. 30 апреля, когда он вышел из номера, два сотрудника КГБ, поджидавшие в коридоре, втолкнули его в соседнее помещение. Они пообещали ему быстрое продвижение по службе, денежные вознаграждения, женщин. От него же потребовалось только шпионить за английскими и американскими гражданами в Норвегии. Пытаясь ускользнуть, Борге попросил дать ему время на размышление; два дня спустя он доложил о сделанном ему предложении органам безопасности в Осло.