Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

Из Арлингтонского банка "Олд Доминьен" он взял со счета 2 200 долларов, которые были у него сэкономлены, сел в машину и поехал совершенно бесцельно до тех пор, пока не увидел на автостраде дорожный знак, показывающий в каком направлении находится Ричмонд, Вирджиния. Там он оставил свою машину, купил бутылку виски, сел в автобус и пустился в пьяное путешествие в Лас Вегас, через Цинциннати, Сент-Луи и Денвер. В Лас Вегас он снял грязную маленькую комнату за 24 доллара в месяц и начал играть в карты.

Через тридцать дней после исчезновения Джонсона армия объявила его дизертиром и обратилась в соответствующие учреждения, включая и ФБР, с просьбой найти его. Два агента ФБР навестили Хеди, дабы получить у нее обычную информацию. Несмотря на то, что она была неспокойна, Хеди отвечала на их вопросы более или менее разумно. Она признала факт, что они с мужем много ссорились, но была озабочена его исчезновением и материальным положением. Случай казался очень обычным — сержант отправился кутить, чтобы получить передышку от изводящей его душевнобольной жены. Ввиду столь явного свидетельства, никто не смог бы даже упрекнуть обоих агентов ФБР, если бы они просто доложили обо всем и посчитали свою работу законченной. Однако они предпочли исследовать это дело глубже. Прошло несколько дней, и они обнаружили, что во время пребывания в госпитале им. Уолтера Рида Хеди называла своего мужа шпионом.

"Миссис Джонсон, нам хотелось бы знать, не беспокоит ли Вас что-нибудь, что-то, о чем Вы бы хотели поговорить", — сказал один из агентов во время их второго визита.

"0, да, — ответила Хеди. — Но если я расскажу, они убьют меня".

"Кто убьет Вас?" — спросил агент.

"Русские, — ответила та. — И они убьют моего папу тоже".

"Почему бы Вам не рассказать нам об этом и позволить нам помочь Вам?" — сказал агент.

Все трое молчали на протяжении, наверно, целых двух минут, Хеди сидела с опущенной головой, закрыв руками лицо. "Мой муж, он плохой человек, — сказала, наконец, она. — А Хеди очень дурная девочка".

"Что Вы имеете в виду, миссис Джонсон?" — спросил агент.

"Он — шпион, — сказала она. — И я тоже. И я знаю еще кое-кого, кто тоже шпион".

Рассказанная затем Хеди потрясающая история была временами непоследовательна, часто бессвязна, но совершенно невероятна. Она путала даты и места, а иногда теряла память совершенно. Но, несмотря на свое сумасшествие, Хеди упоминала слишком специфические подробности, чтобы можно было игнорировать их. Те части из ее рассказа, которые можно было проверить быстрой консультацией с военными властями, оказались верными.

Сомнения стали уступать место все возрастающей тревоге, особенно после того, как на следующее утро агенты ФБР навестили Минткенбау в его квартире в Арлингтоне. Он тоже исчез. Три дня спустя сотрудники ФБР нашли его, скрывающегося на старой квартире в Северной Калифорнии, Бледный и дрожащий, он отрицал всякую причастность к шпионажу. Однако, когда ему были предъявлены некоторые специфические обвинения, он начал всхлипывать и признался. Его исповедь длилась четыре дня, прерываемая слезными попытками объяснить свои действия.

"Я долго не мог понять, почему я делал это, — сказал Минткенбау агентам ФБР. — Теперь я знаю, что желание отомстить обуяло меня. Понимаете, Бог совершает иногда ошибки, и я — одна из них. Мне надо было умереть ребенком".

Признания Хеди и Минткенбау окончательно продемонстрировали, что Джонсон был шпионом, а Хеди еще совершенно непонятно говорила о секретных документах. Но ни она, ни Минткенбау не знали ничего о налетах на сейф. Перед Министерством обороны и ФБР стоял главный вопрос: что Джонсон передал русским? Ответ был только у него и КГБ. ФБР передало по телетайпу всем своим филиалам, по всей стране, что задержание Джонсона является срочным, государственной важности делом.

В то время, когда агенты ФБР следили за ним в аэропортах, на железнодорожных станциях и автовокзалах, в барах и отелях, Джонсон проснулся утром 25 ноября 1964 года, пьяный и подавленный. Накануне он заложил свои последние пожитки, тренчкот и военный немецкий нож. Он вытащил из кармана и пересчитал все оставшиеся у него деньги — четыре пенса. Небритый и грязный вошел он в полицейский участок Рено, объявил себя дезертиром и сдался. Полицейские посадили его в камеру с одноногим бродягой.

Сопровождаемый военной полицией в Вашингтон, Джонсон в конечном итоге признался. Он не выказал ни малейшего раскаяния, ни даже понимания того, что совершил преступление. Только лишь тогда, когда следователь упомянул возможность смертной казни, Джонсон заволновался. "Послушайте, ребята, вы занимаетесь этим делом не так, как нужно, — сказал он. — Я могу принести вам много пользы".

"Что это ты имеешь в виду?" — спросил его агент ФБР.

"Я могу быть контршпионом", — серьезно ответил Джонсон.

Присутствующие на допросе два агента ФБР и два армейских офицера уставились на него в недоумении; возможно, такое же выражение было на лицах офицеров КГБ, смотревших на него двенадцать лет тому назад в Карлшорсте, когда он предложил себя в комментаторы на московском радио. Во время сотни следующих допросов казалось, что Джонсон с удовольствием заново переживает свою жизнь как агент КГБ. Он рассказывал ФБР горы подробностей об этом.

30 июля 1965 года Федеральный Окружной суд в Александрии приговорил Джонсона и Минткенбау к двадцати пяти годам тюрьмы. Они признали себя виновными в предъявленных им обвинениях, на суде не были даны никакие свидетельские показания. Короткие судебные процедуры не дали возможности широкой публике оценить те колоссальные потери, которые понесли Соединенные Штаты. В это же время в Москве Паула, Виктор, Феликс и по меньшей мере еще четыре сотрудника КГБ, принимавших участие в операции Джонсон-Минткенбау, были награждены орденами Ленина, высшей наградой Советского Союза.

Поскольку Джонсон не смог опознать всех документов, переданных им КГБ, Соединенным Штатам пришлось предположить, что русские сняли копии со всех документов, прошедших через Курьерский Центр между 15 декабря 1962 года и 21 апреля 1963 года. Армии понадобились месяцы, чтобы только лишь восстановить их. Понадобились еще многие недели, чтобы оценить все последствия их кражи. По причинам национальной безопасности Министерство обороны отказывается комментировать возможность того, что эти документы позволили КГБ разгадать американские кодовые системы. Оно также отказывается обсуждать предпринятые контрмеры.

"Будет близким к истине охарактеризовать наши потери как колоссальные. Некоторые непоправимы и не поддаются оценке, — заявил представитель Министерства обороны. — Также невозможно подсчитать точно в долларах стоимость исправления нанесенного ущерба, исправления того, что возможно исправить. Имеются, однако, более важные соображения. Если бы мы не раскрыли потерь, и началась бы война, нанесенный ущерб имел бы роковые последствия".