Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Хочется спросить про вас и Достоевского. Как вы сами считаете, есть в вас «достоевщина» (извините, если грубо получилось, я люблю ФМ)? «Алёша» ли Отличник, например? Или «никакая красота не спасёт никого»? Вообще, мотивы и муки Достоевского присутствуют в нас и в вас сегодня?

Я не считаю себя последователем Достоевского — ни в художественном, ни в этико-философском отношении. Я не ставил себе целью «продолжить разговор», начатый Достоевским. И, разумеется, не равняю себя с ним по глубине. Хотя хотелось бы сравняться (а кому не хотелось бы?).

На мой взгляд, есть авторы, переформатировавшие собою русскую литературу. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Достоевский, Толстой, Шолохов. Может быть, Пелевин. Писать так, будто их не было, невозможно. Их произведения — не только факты, но и структурная основа русской литературы. И если занимаешься литературой в русской традиции, то всё равно так или иначе используешь их опыт.

Эти писатели сформулировали те русские вопросы, на которые наша культура отвечает всегда. Отсюда и «достоевщина», «толстовщина», «гоголевщина», «пелевинщина» и прочее в творчестве нынешних авторов. Чтобы избежать упрёков, нужно выпасть из традиции. Для меня это нелепо, как нелепо заниматься химией без таблицы Менделеева, чтобы тебя не упрекали в «менделеевщине».

Если отвечать совсем уж конкретно, моя «достоевщина» — она от русского культурного опыта, а не от того, что сам я терзаюсь теми же муками, что и Достоевский. Диалог, а не бэк-вокал.

Есть писатели, переформатировавшие русскую культуру. Их влияние — в любом нынешнем авторе. Отрекаться от этого влияния нелепо, как нелепо заниматься химией без таблицы Менделеева, чтобы тебя не обвинили в «менделеевщине»

Как вы думаете, где рождается книга: в обсуждениях критиков или в сердце читателя?

Книга, конечно, рождается в сердце читателя. Но к сердцу она приходит из культуры. А в культуре появляется благодаря критикам. Если критики дружно скажут «Дерьмо!», то книга и не появится в культурном «обороте», следовательно, не найдёт пути к сердцу читателя и не родится, хотя и могла бы. Лично я кое-какие книги прочитал благодаря рекомендациям критиков. Если бы они не рекомендовали прочесть, то я бы многое потерял. Но от того, что я прочёл (или не прочёл), а критики похвалили (или поругали), в книге ничего не изменилось.

Объективно критики существуют не для ответа на вопрос «Хорошо или плохо?» (как они сами думают про свою роль), а для ответа на вопрос «Быть или не быть?». За что им такая честь — не знаю. Но она имеется априори, потому в критику и лезет всякий, кто в первую очередь жаждет власти над литературой. И убивает свою профессию. Впрочем, эту драму культуры мало кто замечает, так как сейчас аудитория писателя на порядок больше, чем аудитория критика, и мало кто знает, похвалил критик Моська роман писателя Слона или поругал его. И критик не в состоянии повлиять на судьбу произведения — разве что у начинающего автора, которого пока никто ещё не прочитал. Вот поэтому тон у нынешней критики категоричный до карикатурности: приходится вопить, чтобы хоть кто-нибудь услышал.

Хочу сказать по поводу Рериха. В его картинах есть что-то очень глубокое, первозданное, стоящее выше любой человеческой жизни. При всей моей восприимчивости ни одно художественное произведение не сравнится по силе воздействия с картинами Рериха. А его философствования, может быть, лишь попытка объяснить то, что так потрясает в картинах. Но в философии я ничего не понимаю, поэтому не буду об этом.

Рерих — мастер передачи цвета, но не света. Его работы плоскостны. Он шёл от импрессионистов, от нашего Куинджи, хотя разрежённый воздух высот — не та среда, что нужна для такого видения. А вот в чём-то родственного себе и органичного Сезанна Рерих не заметил. И потому в искусстве остался сильным природным талантом без шлифовки школы.

Возможно, недостаток художественной концептуальности Рерих и компенсировал концептуальностью философской. Работы Рериха производят впечатление, но не порождают идей. Они для души, но не для ума. Поэтому в Рериха надо верить, а вот убедить он не может.

Хотелось бы поговорить о многом, но задам то, что интересует больше всего. Читали ли вы роман Л. Юзефовича «Журавли и карлики» и, если читали, каково ваше мнение о романе? И, буквально в двух словах, каковы, на ваш взгляд, задачи литературы сегодня и формулируете ли вы для себя их в принципе?

Роман Л. Юзефовича я читал, и он мне очень понравился. На мой взгляд, роман строится на сочетании двух истин: «всё повторяется» и «мы живём не своей жизнью». Собственно, наша жизнь и оказывается не нашей, потому что всё на этом свете уже когда-то с кем-то случалось. Иллюзорность нашей новизны и самодостаточности предопределяет русский образ жизни. Кто-то из великих сказал, что всякая душа по природе своей христианка, а у Юзефовича видно, что русская душа по природе своей — буддистская. Отсюда и вытекает идеология и художественный метод Пелевина, который, кстати, взял «Внутреннюю Монголию» у Юзефовича. Если Пелевин — квинтэссенция российского постмодернизма, то Юзефович вскрывает иллюзорность пелевинской методологии анализа. Реализм сильнее и умнее постмодернизма, только оперировать им гораздо труднее. Юзефович — умеет.

А задачи литературы… Во-первых, их формулирует общество в целом, а не писатель. Во-вторых, любые задачи, если они не ведут к разрушению, для литературы правомерны. В-третьих, вообще никакие задачи не исчерпывают смысл существования литературы. Лично для себя я вижу единственную задачу: писать качественно.

Для литературы правомерны любые задачи, если они не ведут к разрушению. Но никакими задачами смысл существования литературы не исчерпывается

Скажите, почему, на ваш взгляд, не развивается такое направление, как, скажем, «региональное почвенничество»? Почему нет значимых произведений по истории Сибири, Алтая, той же нашей Башкирии? Может, повлияла утрата главного корня — связи с землёй?

Я не люблю термин «почвенничество». Он уничижительный и, главное, ориентирует неправильно. В первую очередь тем, что ограничивает кругозор автора его «почвой». А в целом вопрос сложнее, чем кажется.

Есть произведения «региональной» темы, которые имеют всероссийское звучание. Их немало. «Сандро из Чегема». «Прощание с Матёрой». «Буранный полустанок». «Царь-рыба». Ряд понятен. Но эти произведения никто не расценивает как произведения о регионах. Почему? Потому что они создаются в общезначимых трендах, смысловых и стилистических. Региональное в них — лишь материал, на основе которого обсуждаются общезначимые проблемы.