Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Нынешняя региональная литература не может отрешиться от тех жанров, время которых ушло. Например, жанра деревенской прозы или исторического романа. Но это не единственная беда. Есть и другие беды. «Комплекс неполноценности своей земли». Незнание мейнстрима. Нелепое подражательство. Важно и то, что сейчас напрочь отсутствует формат для региональной прозы, её современный канон. В следовании ему или в отторжении от него и может рождаться нечто значительное. А про отток талантов в столицу и говорить нечего. Столица же полна презрения к провинции и даже достойное произведение не считает достойным, если оно откровенно «региональное».

И ещё: в глобальном мире региональное (локальное) является функцией от идентичности; не выявлена идентичность — не складываются и глобальные тексты о локальном. Чтобы выявить «локальное», нужно понимать «глобальное», а если кругозор ограничен «почвой», то шанса на это нет.

В глобальном мире уникально только локальное. Однако, чтобы выявить локальное, нужно понимать глобальное. Если кругозор ограничен локальным, то шанса на это нет

В конце 2010 года на канале ТНТ прошёл сериал «Реальные пацаны». Если вы в курсе, то как вы относитесь к данному творению?

«Реальных пацанов» я посмотрел с огромным удовольствием. Поначалу показалось неприятно, однако потом всё изменилось. Меня восхитила игра актёров, ни одной фальшивой ноты: точнейшие типажи, точнейшие реплики (о, как Эдик плакал: «До Вали мне такие девки давали!..»), полное ощущение подлинности. Базанов — провинциальный Форрест Гамп. Блистателен Сергей Иваныч; я впервые увидел, что стало с братками 90-х — а получились вот такие люди. Вована я вообще полюбил, за Коляна переживал всей душой. Мне понравилась композиция фильма, понравились отличные сюжеты.

Я помню, как Константин Эрнст говорил, что со «Школы» Гай-Германики начнётся обновление телевидения. Упс. «Школа» порождена личной травмой автора. И вообще: я ещё не встречал кино о современности, не порождённое личными травмами авторов — хоть у Балабанова, хоть у Буслова, хоть у Серебренникова, хоть у кого. «Пацаны» — первое такое произведение. Здесь авторы уже освоились в среде, в современном мире, и они обыгрывают реалии этого мира, а не взывают к небу, власти или совести, демонстрируя вопиющие обиды. Укоренённость «Пацанов» в реальности — в спокойном лукавстве, в их ненатужности, в отсутствии смеха за кадром.

В этом смысле «Пацанов» можно сравнить с «Бриллиантовой рукой». Комедия Гайдая не является сатирой, зато образ Семён Семёныча, идеального советского человека, говорит о ситуации в обществе куда больше, чем разоблачительное исследование. Вот и «Пацаны» не являются сатирой, не комикуют, не кривляются, не утрируют, но смешно и узнаваемо показывают, какое общество мы построили.

Произведения о современности часто порождены личной травмой автора, поэтому они могут взывать к небесам, но не годятся для обобщений

Несколько слов насчёт Библии. Когда-то я воспринимал её как «слово божие» и прочёл не один раз. Сейчас — как основу и ключ к пониманию христианского менталитета, но отнюдь не догму, истину или нравственный кодекс. У вас же подход к Библии и ни тот, и ни другой: вы, кажется, считаете её базой онтологии, но при этом переосмысливаете её максимы в проекции на земную, личностную плоскость. К примеру, библейские комментаторы и контекст почти однозначно говорят о смысле стихов «совершенная любовь изгоняет страх» как об освобождении от страха божьей кары через любовь к людям, причём деятельную любовь. В самой Библии фразы, которые можно трактовать как онтологические максимы, настолько тесно вплетены в религиозно-нравственный контекст через притчи или описания деяний, что не приходит в голову идея оторвать их от проблематики теологии. Как у вас родился такой необычный (для меня) взгляд на Библию? Есть ли где-то более полное изложение этих идей?

Боюсь, что в плане толкования Библии вы переоцениваете мою позицию. Я не переосмыслял Библию, тем более систематически. Просто Библия — тексты одновременно и для специалистов (в истории, теологии и т. д.), и для профанов, к которым (в данном случае) я отношу и себя. Скажем, профану не стоит толковать «Витрувианского человека» Леонардо или «Чёрный квадрат» Малевича, потому что профан не знает трудов Витрувия или супрематизма. Профан со своими комментариями улетит куда-нибудь в магию, астрологию, каббалу, медитацию и т. п. А в Библии трактовки профанов уместны.

Библейские максимы потому и максимы, что, вырванные из контекста, они всё равно существуют как истина, как формула. Они описывают некие универсалии, которые действуют и в сфере умопостроений профессионалов, и в быту. Скажем, «совершенная любовь» может быть только к богу, и для теолога вполне справедливо такое толкование афоризма: «кто верит в бога, у того бессмертна душа, ему не страшна гибель, поэтому он ничего не боится». (В «Летоисчислении от Иоанна» Филипп у меня восклицает: «Христос с нами, кого убоимся?») Но и моя расшифровка этих слов в «Географе» — на бытовом уровне — тоже справедлива.

Есть художественные произведения, которые строятся на том же принципе расшифровки максим на разных уровнях. Например, «Крестный отец» Пьюзо. Принципы, по которым живёт сицилийская мафия («это бизнес, ничего личного», «предложение, от которого невозможно отказаться» и т. д.), — не просто принципы мафии, но принципы человеческого общежития вообще. Роман имеет и конкретное криминально-этнографическое измерение (как устроена мафия), и общечеловеческое (потому что все люди, не будучи мафиози, шантажируют или «кидают» друг друга ради выгоды), и теологическое (потому что Майкл и дон Корлеоне обыгрывают историю Отца и Сына, взаимоотношения Ветхого и Нового Заветов).

Скажем, Айзек Азимов, сформулировавший «три закона роботехники», на примере «этики» интеллектуальных технологий обыгрывает Декалог (десять заповедей). Так что библейские максимы универсальны для любой среды, как законы физики универсальны для любой точки пространства.

Интересно: советская фантастика основывалась на том, что инопланетяне — это в первую очередь другой разум и сознание. А вот какую книгу или фильм не возьми у американцев, везде инопланетяне или съесть хотят «мирных» землян, или убить! Почему так?

Советская фантастика часто транслировала на инопланетян марксизм. Для примера — «Аэлита», «Гриада», «Каллисто», «Час Быка». Так что с «другим сознанием» вы не совсем правы. Сознание у «советских инопланетян» — наше, земное, и тоже советское. Хотя, конечно, есть немало великолепных примеров и «неземного» сознания. В хорошей фантастике присутствовала даже идея принципиальной непостижимости чужого разума. Хотя, на мой взгляд, эту идею наши фантасты заимствовали у Лема, поскольку соцреализму она была не то чтобы враждебна, а просто не нужна.