Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Историческим роман становится тогда, когда его главные герои мотивированы реальной историей, а не своими чувствами или сюжет-ными уловками. И не-важно, точно ли автор передал все факты, есть чудеса или нет их

Искал последнее издание «Географа», полное, с дополнениями, надеясь, что конец будет досказан. Не верю, что Служкин струсил и отказался от Маши, сбежал, бросил её. Маша однолюб, она же будет мучиться всю жизнь, они должны быть вместе, а Служкин нанёс ей моральную травму. Или его любовь была ненастоящая? Он обнимал и целовал Машу после похода, и я надеялся, что он сумеет изменить свою жизнь и соединится с любимым человеком.

Что вы имеете в виду, когда пишете про «последнее издание, полное, с дополнениями». Последнее издание — любое издание издательства АСТ; «Географы» всех издательств, кроме «Вагриуса» (2003), — полные, и никаких дополнений я никогда в «Географа» не вносил: каким написал его в 1995 году, таким он и остаётся сейчас.

Конец «Географа» вполне досказан: Служкина выгнали с работы, отношения с Машей у него закончились. Всё, занавес.

Я много раз уже писал об этом, но повторюсь: да, Служкин влюбился в Машу, эта любовь настоящая, но неправильная. Такое в жизни бывает. Маше — 14, Служкину — 28; у него слишком много проблем, которые он обязан решить. Самый большой акт любви, который может совершить мужчина в таких обстоятельствах, — оставить девочку в покое, вернуть ей её собственную жизнь, не портить ей первую любовь своими проблемами. Увы, не всякая любовь должна завершаться соединением любящих. Есть любовь, которая должна завершиться расставанием. Это ясно любому нравственно зрелому человеку, и Служкин это понимает — точнее, дозревает до этого понимания. Он берёт на себя ответственность за Машу и поэтому отказывается от неё. Он не сбежал и не испугался, а поступил как взрослый мужчина. Это и имеет в виду Библия, когда говорит «любовь всё преодолеет». Преодолеет в том числе и желание заполучить любимого человека, но отнять у него юность.

С чего вы взяли, что Маша — «однолюб»? Девочке 14 лет, она не видела никого, кроме одноклассников. Она подрастёт, станет девушкой, увеличится круг её общения, и она полюбит того человека, на которого отзовётся её сердце, и будет бесконечно благодарна учителю, который её отпустил — подарил ей её будущее.

Плюнуть на всё и соединиться с любимым человеком — очень романтично, однако заканчивается катастрофой, потому что нельзя плевать на всё. И совместной жизни Служкину и Маше не построить. Вы попробуйте экстраполировать характер Маши на семейную жизнь со Служкиным, и вам станет это ясно. Очень многие читатели считают отказ Служкина от Маши малодушием и трусостью. Служкин и не понят как раз в том обществе, где таких читателей — большинство. Нужен жизненный опыт, чтобы осознать правоту, мудрость и мужество Служкина.

А всякие объятия после ночи в пекарне — так, платонические, прощальные. Как сказал один хороший писатель про черту, обозначающую финал: за ней кончается боль и начинается добрая память. При доброй памяти можно и обнять, и поцеловать.

Увы, не всякая любовь должна венчаться соединением любящих. Бывает любовь, которая должна завершиться расставанием. Это понятно любому нравственно зрелому человеку

Не могли бы вы рассказать о написании романа «Золото бунта»? Будучи по образованию историком, понимаю, что произведение потребовало титанических усилий по освоению фактологии и языка. Сколько времени заняла у вас эта работа? Ещё хотел бы узнать, нравилось ли вам работать экскурсоводом, какие впечатления оставила эта деятельность?

У вас очень интересные и большие вопросы. Мне придётся отвечать кратко. Хотя получится длинно.

Роман «Золото бунта» я писал два года. Впрочем, я написал ещё два путеводителя и нон-фикшн-книгу про Чусовую, и эта работа тоже была необходима для романа, так что ещё можно добавить год, не меньше.

География этого романа абсолютно реальна, все пути героев можно пройти самому. География этому роману была совершенно необходима, потому что на ней строится сюжет. Все передряги, которые случаются с героями, обязательно обыгрывают значимое место на Чусовой; зачастую я придумывал сюжетные ходы и целые линии как раз для того, чтобы задействовать географический объект.

Но три четверти легенд и преданий, связанных с этими объектами, я придумал сам. Заодно придумал и легенды сплава «железных караванов». Его фольклор практически не сохранился.

Язык этого романа сконструирован искусственно. Я добыл старинный словарь (Верех П. Н. Опыт лесоводственного терминологического словаря. СПб, 1898), предназначенный для сплавщиков, корабелов, лесорубов, плотников и лесохимиков, и выбрал из него все красивые слова. Так что критики, считающие, будто где-то в глухих деревнях на Чусовой какие-то старушки говорят на подобном языке, попадают пальцем в небо.

Точно так же я сконструировал и мировоззрение людей тех времён. Взял (в первую очередь) книгу Владимира Даля «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа» и позаимствовал оттуда всякие приметы и страхи, которыми была полна бытовая жизнь народа.

Я вписал в роман некоторые исторические события, которые на самом деле вряд ли имели отношение к Чусовой, например, клад Чики-Зарубина (якобы Белобородов взял казну на заводах Верхней Чусовой, но потерял её в Старой Утке, а Пугачёв через полгода из Осы затребовал казну себе) или раскольничий собор в Невьянске (якобы раскольничий лидер Мирон Галанин имел какое-то отношение к толку истяжельчества).

Истяжельчество я придумал, придумал для него и восьмое церковное таинство — истяжение души. Этой придумкой я очень горжусь. Придумать восьмое церковное таинство — всё равно что четвёртый закон Ньютона.

Сплав «железных караванов» и устройство барки я реконструировал сам по документам той эпохи и работам историков. Всё-таки я сын судостроителей и понимаю в устройстве судна и организации навигации.

Так что «Золото бунта» — роман постмодернистский. Только понять это можно лишь обладая компетенцией, а простодушные читатели и критики считают, что роман воспроизводит некие зафиксированные историками реалии.

Чаще всего этот роман сравнивают с «Угрюм-рекой» В. Шишкова. В «Угрюм-реке» Шишков описывал добычу золота на какой-то из Тунгусок. Разница между временем действия в этих романах — сто лет. «Угрюм-река» — скучный устаревший соцреализм, бичующий хищников-капиталистов, а «Золото бунта» — постмодернистский экшен с детективом и мистикой. Но читатели не читали «Угрюм-реку», а лишь когда-то давно смотрели кино Ярополка Лапшина, снятое на Чусовой. Вот и причина распространённого убеждения о сходстве моего романа с романом Шишкова.