Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

«Ненастье» и вправду выросло из «Ёбурга», хотя город Батуев — никак не Екатеринбург. Решающим екатеринбургским событием для меня был захват афганцами двух жилых высоток. Другие акции — отжим рынка, криминальные разборки, акции протеста — были не только в Екатеринбурге, а история с домами — полный эксклюзив.

Эта история поразила меня тем, что в ней наиболее ёмко отразились лихие 90-е. Ведь эти годы были не только временем беспредела, но и временем неких феноменов, которых не было в 80-е, даже в перестройку, и не стало в нулевые. Я и собрал эти феномены в романе, чтобы зафиксировать суть эпохи. Один из феноменов — захват домов. Чем он был? Криминалом? Нет. Акцией гражданского неповиновения? Нет. Социальной авантюрой? Нет. Пиар-проектом? Нет. Это было что-то вроде коллективного восстановления справедливости экстремистским путём. Такого не могло случиться ни до, ни после 90-х.

Есть в романе и другие феномены эпохи. Например, союз «Коминтерн» — одновременно общественная организация, бизнес-альянс и криминальная группировка. Или Серёга Лихолетов — пассионарий 90-х, экстремист, эгоцентрик, альтруист и большая свинья. Можно и дальше перечислять. Но главное — что роман есть феноменология эпохи, а не криминальная сага, хотя многие читатели этого не видят.

А первый феномен я встретил в Екатеринбурге и описал в «Ёбурге».

События, описанные в «Вилах», потрясают, как потрясает встреча с семейными тайнами, изменившими судьбу рода! Вы мастерски развернули такой обширный материал! Если взглянуть на драгоценный камень в микроскоп, поражаешься его пестроте и сложности! Так и с вашим текстом: судьбы людей разных сословий, наций, верований с разными мотивами, мечтами и пороками выражены фактурно и очень интересно! Ваша книга во многом перевернула мои представления о Пугачёвском бунте и его внутренней динамике. Очень изменилось представление об устроении государства Российского за Уралом, впервые так ясно предстали интересы и ожидания самых разных социальных групп, мятущихся в поиске и утверждении своего жизненного пути внутри разросшейся империи!

Алексей, расскажите, как проходила работа над книгой и какими источниками вы пользовались? Жаль, что вы не даёте ссылок.

И ещё вопрос. Период истории России от церковного раскола середины XVII века до отмены крепостного права в 1861 году, частью которого стал Пугачёвский бунт, волнует многих и вызывает неослабевающее желание переиграть нашу историю. В «Вилах» вы не раз отмечаете, что выезд на место исторически важных событий помогает разобраться в былом и, возможно, почувствовать желаемое будущее. В этой связи возникает вопрос: если бы вы писали книгу в жанре альтернативной истории, стараясь вывести Россию из ловушки бедности и хронической несамостоятельности, какие бы моменты отечественной истории вы изменили?

В книге вы раскрываете процесс формирования трудовой этики рабочих уральских заводов, которые нередко были из старообрядцев. Предположим, что в России победил раскол, а не «никониане». И что тогда? Какой была бы Россия со всеми её идентичностями? Что было бы с бунтом Пугачёва, который пытался использовать раскольничий компонент?

Уточню, что описанное в «Вилах» на четыре пятых происходило «перед Уралом», а не «за Уралом».

Рассказать о работе над этой книгой в двух словах немыслимо. Я перерыл гору литературы, в том числе и очень «мелкой» — разных местных брошюрок. Например, историю про мост Тубаляс, про отвагу майора Папавы или про «маленькую разбойницу» Дуняшу Невзорову вы не встретите ни в каких исторических трудах о пугачёвщине. Даже «большие» темы (скажем, оценка личности и деяний Кирилова) даны мною по «маргинальному» источнику («маргинально» издательство — маленькое и провинциальное, а не научная обоснованность работы). Кое-чего я так и не узнал (например, не знаю, кем был слепой мулла Адигут или чем закончила крепостная актриса Настасья Хлопова, жена Пугачёва). К тому же я объехал почти все пугачёвские места. Очень бы мне хотелось узнать кое-что ещё, но я уже не смог ничего нарыть: например, какие-нибудь легенды о связи Пугачёва с горой Большой Богдо.

А после моей работы была ещё и работа фотографов. Была работа над книгой «Увидеть русский бунт», которую сначала никто не хотел издавать, а потом никто не заметил. И так далее.

Ссылки для такой книги, как «Вилы», бессмысленны. Предположим, сошлюсь я на источник (история про Убиенный остров) — брошюра «Краеведческие чтения», город Сатка, 1996 год, тираж 150 экземпляров. Эту брошюру никто не найдёт ни в библиотеках, ни в интернете; она есть разве что в архиве Саткинского музея. Так что библиография увеличит объём книги в полтора раза, а пользы от неё для читателей — ноль.

Я не люблю альтернативную историю как жанр. Очень мало таких событий, которые изменили ход истории сами по себе, без мощнейшей «подготовки». Подавляющее большинство событий должно было произойти. Скажем, не случилось бы революции в октябре 1917 года — но всё равно случился бы мятеж: в январе 1918-го или близко к этому. Взрыв и последующая Гражданская война были неизбежны. Поэтому альтернативная история лишена здравого смысла и объяснительного потенциала. Почти всегда.

Но вот церковного-то раскола как раз могло бы и не быть, поскольку он объясняется лишь амбициями Никона и пассивностью царя. Если бы раскола не случилось (то есть «победили раскольники»), то восстание Степана Разина превратилось бы в пугачёвщину. Разумеется, оно было бы подавлено, но по результатам этих событий Пётр I, скорее всего, занимался бы не войной со шведами, а отменой крепостного права. И так далее по возрастающей. Россия стала бы куда сильнее и гораздо ближе к Европе.

Альтернативная история, увы, лишена объяснительного потенциала, потому что она основана на конвенциях между писателем и читателем. Это фокус, а не чудо. Феномен инфантильного мышления

Роман «Ненастье» — живой. Живой до неприличия. Диалоги героев реалистичны настолько, что порой становится страшно: осознаёшь себя их невольным участником.

Следуя традициям русской классической литературы, автор использует «говорящие» фамилии у ключевых героев: безвольный Герман Неволин и лихой Сергей Лихолетов. Жертвы несуществующей «афганской идеи». Мужчины, не любившие одну и ту же маленькую женщину, вечную невесту — Татьяну. Хотя Неволин пытался доказать обратное.

Автор защищает Германа, демонстрирует его благородство, искренность и верность. Но моё расположение к этому герою заканчивается на сцене, в которой он трусливо прячется под кроватью на втором этаже дачного домика, когда на первом этаже насилуют его якобы любимую Пуговку, ради которой он и крадёт эти 140 миллионов. При помощи денег, путём организации жизни Татьяны в Индии, он надеется одолеть её вечное душевное ненастье. Вряд ли у него получится. Его поступок, да и многие другие эпизоды, доказывают и подтверждают, что большие деньги способны каждого сделать безвольным.