Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Удивляет не финал романа (он весьма предсказуем), а то, как ведёт себя та самая бесхарактерная, слабая, по-детски наивная Татьяна. Бесконечные смерти заканчиваются её воскресением. Воскресением в земной жизни.

Действие романа заканчивается 22 ноября 2008 года, а я перелистнула последнюю страницу 22 ноября 2016 года. Забавно. Спасибо вам, что увлекли меня, заставили прикоснуться к той теме в литературе, которая была для меня до этого далека. Вернее, от которой была далека я. А вопрос мой такой: почему в романе «Ненастье» все женщины с изъяном? Жестокие, алчные, легкомысленные, глупые, наконец?

Вынужден вас разочаровать. Вы не поняли этот роман.

Начну с того, что я никогда не использую «говорящие» фамилии. Выискивать в фамилиях лобовой смысл — это школярское поведение читателя, воспитанное пьесами Островского и Фонвизина. Фамилии даются по семантике, а не для пояснения.

Этот роман не о пагубе денег, о чём написано прямо на обложке.

Экзистенциальная ловушка — это не банальная корысть.

Герман Неволин — не бесхарактерный человек. Солдат, исполняющий солдатский долг, не является бесхарактерным человеком. Поинтересуйтесь, что за типажи «Ванька-взводный» и «очарованный странник», перемножьте их друг на друга, и получите Германа. Умение сохранить человечность означает силу духа, а сила духа в прикладном смысле и есть сила воли.

Если у вас хватает жизненного опыта, вы должны понимать, что в жизни бывают ситуации, когда приходится терпеть то, что стерпел Герман. Вы задумывались, почему Андрей Болконский не вызвал Анатоля Курагина на дуэль? А он стерпел примерно то же самое, что и Герман. Значит, он бесхарактерный и не любил Наташу? Танюша принесла жертву ради мужа, и Герман просмотрел это жертвоприношение до конца — как самонаказание за то, на что её обрёк. Если бы Герман не заставил себя сделать это, то обрёк бы Танюшу на ещё большие жертвы. Об этом, кстати, в романе сказано прямо, а вы не заметили. Герман — единственный, кто любил Танюшу по-настоящему, потому и вывел её из «ненастья».

То, что вы называете «изъяном», является функцией от социальной среды. Наверное, вы никогда не сталкивались с этой средой.

А вам не кажется, что в «Тихом Доне» все женщины — с изъяном? Наталья — навязчивая и бесхарактерная, Аксинья — хищница и распутница, Дарья — распутница, Дуняшка — бессердечная (вышла замуж за убийцу брата). Жестокие, алчные и глупые бабы.

Постарайтесь смотреть на вещи шире завышенных требований к жизни. И будьте добрее к людям.

Люблю ваши исторические романы. Сейчас читаю «Тобол», и смущает обилие мистики. Поэтому этот роман я уже не могу назвать историческим. Что это? Попытка привлечь подсаженную на фэнтези молодежную аудиторию или стремление к модерновости, боязнь показаться традиционным?

Роман, написанный на историческом материале, становится историческим лишь тогда, когда его герои мотивированы историческим процессом. Неважно, есть в романе мистика или нет её, точно ли события романа следуют исторической канве или не совсем точно. Не надо изучать историю по романам, для этого существует специальная литература. Цель исторического романа — в первую очередь создать образ эпохи, и для образа (для его драматургической выразительности) порой приходится немного отступать от реальной хроники. Разумеется, эти отступления должны быть в пределах допустимого, то есть не должны разрушать структурную основу истории.

В «Тоболе» есть небольшие отступления от хроники. Но небольшие. Например, в романе владыка Филофей узнаёт о смерти митрополита Иоанна в миссионерской поездке к вогулам, а в реальности он узнал об этом в поездке в Киево-Печёрскую лавру. (Правда, и в романе, и в хронике владыка получает трагическое известие мистическим образом.)

Есть в «Тоболе» и конспирологическая линия — история сговора губернатора Гагарина с китайцами на «несанкционированную» войну. По документам такого сговора не было. Но это романное событие ни в малейшей степени не противоречит ни одному даже мельчайшему факту.

«Тобол» вполне можно считать историческим романом, так как его герои мотивированы историческим процессом. Точно так же историческим романом следует считать и «Сердце пармы», хотя и там немало мистики; относить этот роман к жанру фэнтези — непрофессионально. А вот «Золото бунта» формально относится к приключенческому жанру, потому что герои в нём мотивированы не историческими событиями, а личными обстоятельствами: корыстью, местью, богоискательством и так далее. Но эти жанровые тонкости важны для литературоведа, а не для читателя.

В отличие от «Пармы» и «Золота», роман «Тобол» я написал «обычным» языком, хотя в нём и сталкиваются многие непривычные лексические комплексы: этнографические (мансийский, исламский, старообрядческий, китайский, шведский, джунгарский) и профессиональные (архитектура, артиллерия, кораблестроение, картография, петровская военная наука и так далее). Однако язык в «Тоболе» — не новаторство. Новаторство — структура романа. И «модерновость» именно в ней, а не только в фэнтези.

В традиционном историческом романе (вроде «Петра I» Алексея Толстого) повествование строится на реальных деяниях главного героя — исторического лица. Герои второго и третьего планов иллюстрируют собою судьбу своей социальной страты: если солдаты — то страдают от муштры, если купцы — то обдирают покупателей, если крестьяне — то гнутся на пашнях, угнетаемые помещиками, и так далее. Я поступил иначе.

Героев из разных страт я сделал более-менее равновеликими, и каждому дал свой сюжет (конечно, мотивированный судьбой социальной страты, но ею не исчерпывающийся): пленный швед чертит карту, ссыльный украинец попадает под языческое проклятие, бухарский торговец влюбляется в свою рабыню из инородцев, священник гонится за почитаемым идолом и так далее. Эти линии я переплёл неразрывно, чтобы они поддерживали друг друга. Но каждая такая линия — как бы «малый» роман своего жанра: привычный реализм, политический детектив, исторический и военный жанры, мистика.

Мистика, которая вас покоробила, — тоже не ради того, чтобы «привлечь молодёжь, подсаженную на фэнтези».

Во-первых, мистика присутствует в исторических документах. Например, в житиях святых (Иоанна и Филофея) и в книге Г. Новицкого об остяках. По этим историческим документам Филофей действительно изгонял демонов, и ему действительно явился дух почившего Иоанна. Так что формально у меня даже не мистика, а документалистика. Такой вот парадокс.