Алексей Иванов - Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Перед походом Служкин трижды отказывается от женщин: от Сашеньки, от Киры и от Ветки. Это архетипическая ситуация искушения, и Служкин преодолевает искушение ради настоящей любви — любви к Маше.

Конкретно в случае с Кирой, видимо, вы не до конца прочувствовали ситуацию. Кира не уважает Служкина; она оценила его индивидуальность, но интерпретировала её неверно, о чём Служкин Кире и сказал. И Кира хочет переспать со Служкиным лишь для того, чтобы отомстить Будкину. Разве это не ясно? Кира манипулирует Служкиным, использует его. А Служкин — не тот человек, которым можно манипулировать. И Кира вполне заслужила, чтобы отказ ей был сделан в грубой форме пьяного куража.

Таню зовут Лена Анфимова. Служкин ей ничего не навязывал. Просто вспомнил школьную влюблённость и поцеловал. В вашем отношении к женщинам развязность удивительно сочетается с пуризмом: то требуете от Служкина «удовлетворить» всех, а то приравниваете невинный поцелуй к соблазнению.

Никаких противоречий собственной идее в поведении Служкина нет. Есть промахи или слабости, есть боль от необходимости поступать так, а не иначе, но себя Служкин никогда не предаёт.

Прочитал «Пищеблок». О многом заставило задуматься поведение «тушек» до и после укуса = обретения новой парадигмы существования. Оно очень ёмко описывает то, что происходило и происходит вокруг. Увидел параллель между ЧМ-2018 и Олимпиадой-80. Ощущение исчерпанности общественного уклада только усилилось.

Нас пытаются убедить, что нынешнее общество погибнет без поляризации на «тушек», «пиявцев» и «стратилата». Без возрождения культа Сталина и Ивана Грозного, оправдывающих высокими целями антигуманные средства их достижения. По умеренно оптимистичной концовке становится понятно, что «вампиризм» — это особенность общественного уклада, а не отдельных личностей, его олицетворяющих.

Вопросы. Может ли быть оправдано негуманное общество в период войн и потрясений? Какие возможны пути трансформации описанного в романе «вампирского» общества к менее агрессивным формам? Где Серп Иваныч Иеронов пил кровь зимой, когда в пионерлагере нет пионеров?

Я не проводил никаких параллелей между Олимпиадой-80 и ЧМ-2018; я не интересуюсь футболом, а во время чемпионата уже дописывал роман, и футбольная истерия меня не интересовала. Но в вопросе исчерпанности общественного уклада вы правы.

Боюсь, что вы как-то не так расцениваете общественно-политический смысл моего романа. Дело не в разделении на «тушек», «пиявцев» и «стратилатов». Дело — в наличии государственной идеологии, которая в России всегда быстро становится единственной. Как только идеология станет единственной, сразу заведутся и вампиры — «пиявцы», и «стратилат». А жертвы, несчастные «тушки», преисполнятся счастливой покорности.

Вообще-то «Пищеблок» — роман не про политику. Этот роман построен на теории меметики Ричарда Докинза. Мем (не тот, который в соцсетях) — это единица смысла. Мемы объединяются в большие и структурированные комплексы — мемплексы. Культура, религия, идеология, государство — это всё мемплексы, системы смыслов. Докинз утверждает, что мемплексы ведут себя как биологические системы: борются за выживание и доминирование, поглощают соперников или погибают, поглощённые конкурентами. Историю можно объяснять как борьбу классов, а можно — как борьбу мемплексов.

В пионерлагере «Буревестник» я описал три мемплекса. Один — живой, естественный и большой: это детство с его страшилками, считалками, дразнилками, играми и всем прочим. Второй мемплекс — умирающий: это пионерство с его идеологией и ритуалами, которые уже никому не нужны. Третий мемплекс — угнетённый, но стремящийся к победе: это вампирство с его древними правилами и законами. Главный соперник вампирству — детство. Чтобы победить детство, вампирство мимикрирует под бессильное, выдохшееся пионерство. Всё это — борьба мемплексов за существование.

Советское пионерство — это порождение тоталитарной идеологии. Тоталитарная идеология как мемплекс всегда мертва — она закостенела и не может жить, потому что ей на своём поле просто не с кем взаимодействовать (она же одна). А мёртвый мемплекс, согласно логике Докинза, всегда становится прибежищем какого-нибудь вампирства, то есть агрессивного и паразитического мемплекса. Поэтому хорошие идеологии, делаясь тоталитарными, превращаются в чудовищные: христианство — в инквизицию, ислам — в джихад, коммунизм — в террор, либерализм — в беспредел.

«Пищеблок» — история о том, как в тоталитарную идеологию непременно влезают вампиры. И проблема не в том, «хорошая» идеология или «плохая». Проблема в том, что она тоталитарная. Угроза идеологии не в её смыслах, а в её единственности. Единственность идеологии и становится причиной её опасности для общества. А «тушки», «пиявцы» и «стратилат» — это внутренняя структура и вампирства, и тоталитарной идеологии.

Так что суть «Пищеблока» не в том, что «в СССР людям было плохо», а в том, что «в СССР вампирам было хорошо», потому что лучшая среда для вампиров — мёртвая и насильно насаждаемая идеология. Это следует из учения Докинза, которому последние полвека в России дали превосходные доказательства.

…А где Серп Иваныч пил кровь зимой? Читайте внимательно. Лагерь — всего лишь пищеблок «тёмного стратилата». В лагере у Серпа Иваныча дача, там он жил только летом, а зимой — в городе. Летом он кусал 13 человек и получал 13 «пиявцев» — по числу лунных фаз в течение года, когда ему нужно пить кровь. В ночь с заклятой фазой Луны (неважно, осенью, зимой или весной) один из «пиявцев» уже в городе сам являлся к Серпу, Серп высасывал его, а «пиявец» потом умирал. Я же это объяснил в романе. Пионерлагерь — место заготовки корма для вампира на целый год. На следующий год вампир повторял свой кровавый цикл.

Любая «хорошая» система воззрений в тоталитарном виде оказывается «плохой». Христианство превращается в инквизицию, ислам — в джихад, коммунизм — в террор, либерализм — в беспредел

Герман Неволин — собирательный образ? Есть ли у него прототип? Очень он у вас получился органичный. Недавно беседовала с воином-афганцем — вылитый Немец. И внешность, и манера говорить, и обстоятельства службы.

Неволин — собирательный образ. Это мой любимый тип, так сказать, «герой внутреннего действия», который внешне ничем особо не примечателен, но всей своей природой отталкивается от зла и стойкий в человечности.

Только что дочитал вашу «Общагу». Впечатление потрясающее. Меня мучают два глупых вопроса: есть ли в романе хотя бы какие-то автобиографические элементы и было ли у Отличника настоящее имя — может, для самого автора?