Гюнтер Штайн - Путешествие по стране Руставели

Это ободряюще действует не только на одного Гоги. Хорошее расположение духа возвращается и к Ревазу, тема разговора тут же меняется. Вспомнив о присутствии иностранного гостя, все снова опять говорят по-русски, и я спрашиваю у Левана, какая же профессия у него главная: инженер или виноградарь?

— Виноградарь, — отвечает кто-то за моей спиной. — Мы потомственные виноградари.

Я поворачиваюсь и встаю. Приземистый старик с белыми как лунь волосами и живыми черными глазами протягивает мне для приветствия руку.

Леван представляет его мне:

— Это мой отец.

Когда старик узнает, откуда я, он не выпускает моей руки.

— Немец, — обрадованно говорит он и смотрит на меня своими по-детски чистыми глазами. — Не может быть! Немец! Снова в нашем доме немец… Очень вам рад! Такая неожиданность!

Он садится, поправляет свой серый вязаный джемпер, ворот рубашки и добавляет:

— Так, чтобы вы знали, у нас в доме уже однажды были немцы.

"Вот тебе на!" — мелькает у меня в голове. И при мысли, что этими немцами могли быть солдаты из войск интервентов в 1918 году, мне становится как-то не по себе. С застывшей улыбкой я смотрю на загорелое, без единой морщинки лицо старика. Его радость кажется искренней, никакой скрытой иронии, часто свойственной пожилым людям, в ней нет. С другой стороны, на нашем веку немцы совершили много такого, за что, будучи немцем, испытываешь только стыд. Здесь, пожалуй, не найдется ни одной семьи, за столом которой после 1945 года по вине немцев не пустовало бы место. Сколько людей погибло только здесь, на Кавказе, на обледенелых кручах Марухского перевала!

Входят Лела с золовкой. Ставят на стол подносы с фруктами и тарелки с чудесными мягкими грузинскими лепешками.

— Да, немцы в нашем доме уже однажды были, — произносит снова старик, — они жили у нас целый месяц. Когда же это только было? В тысяча девятьсот… — Вопрошающе он смотрит на сына. — Да откуда тебе это знать! Тогда я еще и сам был мальчишкой, мне тогда не было еще и 10 лет. Ах, вспомнил, мне было столько же, сколько и их сыну. Это было в 1912 году!

С подноса, который мне протягивает Леван, я беру яблоко и с наслаждением кусаю его. Испытываю невероятное облегчение. Если немцы были здесь в 1912 году, то это не страшно.

— Это были очень симпатичные люди, действительно симпатичные, — продолжает свой рассказ старик. — Они приехали к нам из Тбилиси. Там в то время жило довольно много немцев, в том числе и эта семья, вот только никак не могу припомнить их фамилию. — Сокрушенно он пожимает плечами. — Помню только, что эта семья проводила у нас отпуск. Симпатичные люди, такие скромные, такие порядочные… Да, они были из Тбилиси, из того квартала, который в свое время в народе называли "бубличный". Знаете почему?

— Видно, потому, что там жил немец-пекарь, — отвечаю я с уверенностью, доедая сладкое, как виноград, яблоко.

— Вот и не угадали! — Старик довольно потирает натруженные руки. — Там жил немец — зубной врач по фамилии Бубликов, которого очень любили.

Все смеются, и я смеюсь вместе со всеми. А тем временем Лела с золовкой ставят на стол дымящиеся миски с едой, при виде которой у меня мелькает подозрение, что Реваза здесь хорошо знают и что этот прием он подготовил заранее.

За едой мне, разумеется, приходится отведать домашнего вина. В итоге разговор снова возвращается к тому, с чего начался.

Виноградарством, как я узнаю, Леван занимается не один, а вместе со своим братом, шахтером одной из ближайших угольных шахт, который сегодня работает в ночную смену, и его женой. Лела, конечно, помогает тоже, но вообще она работает библиотекарем. Таким образом, эти четверо в свободное от работы время продолжают дело своих предков, которое их старый отец не хочет передавать в чужие руки. Судя по его продубленному всеми ветрами лицу, он и сам находится на винограднике с утра до позднего вечера.

— Грузия — родина виноделия, — поясняет степенно старик. — Виноградарством здесь занимаются столетиями, а в Европу оно было завезено только римлянами. Почтительная любовь к виноградной лозе у нас передавалась из поколения в поколение и оставила в жизни нашего народа глубокие корни. Во многих старинных песнях поется о тяжелом труде виноградарей, и уже с древних времен виноградная лоза неизменно присутствует в орнаментах, украшающих различные постройки. В качестве символа она присутствует и в государственном гербе нашей республики. Вместе с виноградным соком наш народ впитал в себя силу наших родных гор. — Выражение его лица омрачается. — В XIII в. монголы опустошили наши виноградники, порубив лозы своими кривыми мечами!..

Леван рассказывает, что вина и коньяки, производимые из сортов грузинского винограда, уже в течение многих десятилетий получают высокое признание на международных дегустациях вин, завоевывают золотые и серебряные медали. Он называет мне некоторые из лучших марочных вин: "Хванчкара", "Киндзмараули", "Цинандали", "Твиши", "Мукузани" и "Гурджаани". Из коньяков он особенно рекомендует сорта "Варцихе", "Ениссели", "Греми", а также КС и ОС, возраст которых звездочками на этикетке уже обозначен быть не может.

— На какой площади в Грузии выращивается виноград? — спрашиваю я его.

— Сейчас это более 140 тысяч гектаров, — отвечает Леван. — В четыре раза больше, чем до революции.

…Лела, освободившаяся от домашних забот, негромко беседовала во время этого разговора с Кетеван и при этом несколько раз поглядывала в мою сторону. Теперь она спрашивает меня о том, много ли немцы читают, что читают, какие у нас выходят книги; некоторые она, может быть, не знает. Лела довольно хорошо знакома с немецкой литературой, особенно XIX в. Тем большее неудобство испытываю я, когда она спрашивает меня о том, какие книги грузинских авторов пользуются у нас наибольшим спросом. Я с трудом припоминаю с десяток имен грузинских писателей, книги которых уже вышли на немецком языке и вообще доступны нашим читателям. Кроме Нодара Думбадзе, Реваза Джапаридзе и, конечно, Шота Руставели, мне приходят на ум только несколько лириков, произведения которых появились в одном сборнике: Николоз Бараташвили, Давид Гурамишвили и Галактион Табидзе.

— А что известно в Германии о Константине Гамсахурдиа? — заинтересовавшись, спрашивает Лела.

— В Германии? Что вы имеете в виду: ФРГ или ГДР?

— У вас на родине.

— Стало быть, в ГДР. У нас опубликован его исторический роман "Десница великого мастера".

— И все? — удивляется Лела.

— Да! — признаюсь я.

— Только одна книга! — Лела покачивает головой. — И это при всем том, что его жизнь и работа столь многими гранями связана с вашей страной!?

Кетеван замечает мою вымученную улыбку и просит библиотекаря о том, чтобы она рассказала об отношении Гамсахурдиа к Германии, поскольку она, Кетеван, тоже об этом ничего не знает.