Виктор Александров - Мафия СС

Дело было отложено до июня 1971 года. Год спустя, 26 мая 1972 года, за три дня до начала процесса, Вагнер перенес операцию на правом глазу. Заседание суда вновь было отложено. В июле 1972 года, после четырнадцати лет следствий и экспертиз, процесс был снова отсрочен. Что случилось на этот раз? Повреждение позвонков. Пациент терпел адские боли в области четырнадцатого и пятнадцатого позвонков. 24 августа того же года Вагнер лег в клинику для операции.

«Бедный» Вагнер! Он по-прежнему на свободе и окружен заботами сиделки, которая приходит к нему домой в Эркрате, пригороде Дюссельдорфа.

9 февраля 1942 года. Древний Краков. В камине роскошной резиденции гитлеровского генерал-губернатора в Польше потрескивает огонь. Снег застилает окна.

Генерал-губернатор Франк принимал в тот день именитого гостя. Радушным жестом он предложил ему сесть в огромное кресло перед камином XIV века, украшенным дорогим фаянсом и золотой инкрустацией. «Именитым» гостем был сам рейхсфюрер Гиммлер, сопровождаемый восемью адъютантами и функционерами с Принц-Альбрехтштрассе, державшимися на почтительном расстоянии. Среди них Вагнер, недавно переведенный из ведомства Риббентропа в РСХА, подчиненное Гиммлеру.

— Вы требуете слишком многого, герр рейхсфюрер! — сразу же приступил к делу Франк. — 300 тысяч поляков! Месяц назад, во время визита шефа еврейского сектора оберштурмбаннфюрера Эйхмана, я уже представил некоторые оговорки на этот счет.

— Знаю, Эйхман говорил мне об этом, — отрезал Гиммлер.

— Герр рейхсфюрер, в Берлине у вас свой стиль работы. Здесь, в Польше, мы должны приспосабливаться к местным условиям и действовать методично. Мы умеем быть жесткими. Однако польский резервуар, который доверил мне фюрер, не так уже неистощим. Боюсь, что, если слишком натягивать веревку с повешенным, она может оборваться. Все министры в Берлине требуют от меня рабочей силы и сырья. В нашей войне против России Польша должна сделать невероятное усилие, я это знаю. Но так ли уж необходимо поставлять Эйхману то огромное количество поляков, которое он от меня требует? И похоже, только для того, чтобы не пустовали 2-й и 3-й блоки, построенные для его «специальной операции»?

Франк сделал легкий жест рукой, встал, прошелся по круглой комнате, приблизился к окну, откуда можно было окинуть взглядом мощеную площадь, где патрулировал отряд эсэсовцев. Ночной пейзаж под белым саваном…

— В конце концов, берите людей, которые вам нужны, герр рейхсфюрер. В Берлине виднее, что нужно делать. Я уже говорил Эйхману: я умываю руки. Мой доклад Шпееру и в министерство экономики будет отправлен завтра. Мне трудно поставить тысячи человек одновременно для блоков и для военных заводов.

Перед тем как покинуть Франка, Гиммлер представил ему своего помощника Вагнера, который будет связующим звеном с Эйхманом. Этот усердный функционер должен был запустить административную машину, которая по требованию Берлина сортировала бы людей в четырех концлагерях, находившихся в ведении РСХА. Уезжая из Кракова, Гиммлер выглядел довольным. Теперь представлялось возможным ускорить истребление поляков, не считая 30 тысяч русских пленных, а также евреев, судьба которых была решена. Геноцид в отношении славян, которого требовал фюрер, развертывался намеченными темпами. Соседство поляков не должно было мешать «тысячелетнему рейху» в будущем.

Как этого достигнуть? Сначала превратить их в «рабочих рабов», по выражению Гиммлера. Надзор должен осуществляться СС, а организацией работы будет руководить Германский трудовой фронт. Разработанная программа предусматривала следующее: евреи исчезают после двух лет работы в пользу рейха. Поляки могут жить от пяти до десяти лет, то есть в течение времени, необходимого для обоснования в польских провинциях, входящих в немецкое жизненное пространство, достаточного числа немецких колонистов. Исходя из этого принципа, нужно было «научно» рассчитать рацион питания, чтобы жизнь «рабочих рабов» не продлилась дольше установленных сроков.

Как видим, у Вагнера было много работы.

Закат печально освещал купол собора святого Петра. Над Вечным городом нависла тревога. Многие римляне не спали, зная, что им придется иметь дело с карабинерами.

На улочках Трастевере активисты складывали пачки листовок и развертывали транспаранты. Их манифестация должна была начаться в 11 часов утра. Не закончится ли она потоками крови, как грозили ультраправые?

У меня на душе тоже было неспокойно. В этот день, 14 ноября 1976 года, я рано вышел из отеля и направился в рабочие кварталы. Я смотрел на итальянцев иными глазами: беременные женщины, шустрые мальчишки, резвившиеся под развешанным старым бельем, группы людей, крепко державших свои знамена. Ни возгласы, ни дуновение ветра не нарушали это предгрозовое затишье. Я окликнул шофера такси и попросил его отвезти меня на Корсо.

Нас остановила толпа людей, шедших впереди колонны. Они откликнулись на призыв участников антифашистского Сопротивления, бывших узников гитлеровских концлагерей. Надписи на плакатах гневно осуждали «скандальное дело Капплера». Людской прилив, затопивший все вокруг, возбужденно шумел. Старики с загоревшими лицами и седыми волосами, люди помоложе, повесившие на грудь или державшие в руках фотографии членов своих семей, затянутые черным крепом. Их родственники были убиты эсэсовцем Капплером 24 марта 1944 года в Адриатинских пещерах.

Я держал в руке газету, заголовки которой отражали гнев итальянского народа: «Бонн требует, чтобы Италия помиловала Герберта Капплера», «Палач собирается покинуть военный госпиталь в Целио, чтобы закончить свои дни в роскошном германском особняке».

Десять тысяч манифестантов двигались к центру столицы. Мэр Рима Джулио Арган шел в первых рядах. Он заявил прессе, что недопустимо «хоронить во второй раз» 335 невинных людей, убитых СС.

Туман разорвала сирена… Урча моторами, приближались полицейские машины. Карабинеры, явно смущенные тем, что их заставили обрядиться в каски и вооружиться автоматами, чтобы преградить путь мирной демонстрации, отправились обратно в свои казармы. Несколько полицейских джипов остались у госпиталя в Целио, перед которым молча стояли последние манифестанты. Длинное полотнище символически загораживало подход к зданию. Надпись гласила: «Палач Рима не выйдет отсюда живым».

Через некоторое время я оказался в устланных коврами коридорах отеля. Пытаясь утешить иностранца, бармен поспешно сказал:

— Какой досадный день для туризма, месье. Вместо того чтобы отказывать немцам в выдаче какого-то старикашки, умнее было бы взять у них взаймы.

Я едва сдержал негодование. Два года спустя, когда ни в чем не раскаявшийся оберштурмбаннфюрер ускользнул ночью из Целио [40] Один из депутатов итальянского парламента — некто М. Аккаме — позднее разоблачил роль, которую сыграли в организации его побега пособники — офицеры корпуса карабинеров, тайно руководимых итальянской разведслужбой. , меня охватил тот же гнев. В течение нескольких месяцев эсэсовец наслаждался роскошным отдыхом в Гессене под охраной вышколенных и предупредительных телохранителей из местной полиции. Он умер 9 февраля 1978 года — через тридцать четыре года после своего злодеяния. Его смерть опечалила «добрые души» не только за Рейном, но и в самом Риме, где перед двумя десятками бывших «товарищей по борьбе» из ударных фашистских отрядов была тайно отслужена заупокойная месса прелатом, говорившим по-немецки.