Евгений Крушельницкий - Город мастеров

Впрочем, ругаются не все. Например, академик Гинзбург с уважением относится к эксперименту. Получается что-то странное — честно признаётся: мол, не понимаю результатов. Виталий Лазаревич — известный противник религиозного заслона знанию и считает очень важным поиск рациональных аргументов. Ведь раньше именно религия была причиной отвержения новых научных идей.

— А теперь — физика? Или физики? Не так давно с лженауками боролись такие ученые, как Китайгородский и Волькенштейн, а вот теперь — целая комиссия появилась… Всё непонятное у них легко объясняется: автор — невежда, лжец, а то и просто сумасшедший. Любопытно, что физики порой куда охотнее рассуждают о психологии и медицине, чем о физических фактах.

— Действительно, пример Китайгородского и Волькенштейна очень характерен. Они затормозили своим безапелляционным отрицанием очень многие мысли. Волькенштейну говорили (он потом это в своей книге описал): мол, ты опыты поставь. Он в ответ: зачем, когда я и так знаю, что этого быть не может. Между тем есть вещи, которые надо проверять независимо от того, что кому кажется. Иначе получается всего лишь подавление научного инакомыслия.

— В вашей книге есть немало примеров того, как были похоронены важные научные открытия — круцин, перфторан. Вернулись ли к этим исследованиям?

— Перфторан ожил: в Пущине существует фирма, которая его выпускает, и этот препарат часто используют в чрезвычайных ситуациях. Если человек потерял много крови, то даже её переливание не поможет, потому что капилляры сужаются, и проникновение эритроцитов затруднено. Но добавьте перфторан — и человек будет спасен. Однако печальные события двадцатилетней давности сильно затормозили работу: научный институт был поделен на части и фактически разрушен. О гибели такого ученого, как Белоярцев, я уже говорил.

Почему препарат встретил такое сопротивление? Обычные человеческие страсти: конкуренция, престиж, кто первый сказал «э», почему тех выдвигают на премию, а этих — нет… При спокойном, дружеском отношении, которое полагается при научном сотрудничестве, такого бы не было. Ведь исследователи открыли поразительные вещи, которые надо было внимательно изучать, а не входить в состояние конкурентного возбуждения.

С круцином получилось хуже. Профессор Роскин вместе с коллегой Клюевой в результате многолетней работы создал противоопухолевый препарат, который избирательно подавлял рост раковых клеток. Круцин успешно прошёл клинические испытания, и в 1961 году приказом Минздрава был разрешен его промышленный выпуск. Но всё это делалось под прессом гонений со стороны коллег. Оргкомитет Международного противоракового конгресса во главе с тогдашним директором Онкоцентра академиком Блохиным отклонил доклады о круцине: директору этот препарат не нравился. Вскоре профессор Роскин умер, затем не стало и его соратницы. Давно нет и Блохина, зато есть раковые больные, которые по-прежнему нуждаются в эффективном лекарстве. Но продолжать работу некому. Тех, кто разбирается в этой теме, осталось всего несколько человек, да и тем уже за семьдесят.

Как порой безапелляционны «образованные» люди, как легко они самоутверждаются в борьбе с «лженаукой»!.. Это же гораздо легче, чем открывать новое знание. Ответственности при этом — никакой, хотя бы нравственной.

— Нынешние возможности науки таковы, что вполне могут обернуться катастрофой. Вроде бы защитились ядерной бомбой от врагов, а теперь к ней подбираются террористы. Клонировали овечку Долли — и вот уже так и тянет поэкспериментировать с человеком. Это будет пострашнее бомбы…

— Тут ничего не поделаешь, наука развивается сама. Запретить клонирование человека, не финансировать работы? Но в одном месте запретили — в другом сделают. Запретители обязательно отстанут, потому что всегда найдется какой-нибудь богач, который даст денег конкуренту. Чтобы страна оставалась более или менее самостоятельной, мы должны развивать все направления. Вот расшифровали геном человека, а это примерно 50 томов Большой советской энциклопедии. На каждой странице что-то написано, и всё это надо понять, какой ген за что отвечает.

— Кстати, о генах. Какова судьба евгеники, чьих сторонников в своё время обвиняли чуть ли не в расизме?

— Сегодня её чисто прикладные задачи решает медицинская генетика. В начале прошлого века ими занимались такие выдающиеся ученые, как, например, Кольцов. Он хотел, чтобы в загсе молодым давали генетическую справку, которая позволяет прогнозировать вероятность появления у детей тяжелых болезней. Иначе можете родить такого ребенка, что будет сам мучиться и вдобавок жизнь родителей погубит. Многих болезней генетического происхождения — таких, как диабет, синдром Дауна, — можно избежать, только нужно предвидеть опасность и планировать брак, а не убивать младенца, пусть и неродившегося. Это и есть евгеника, цель которой — чтобы в стране было здоровое население, умное и активное.

Что же касается обвинений, то повод для них дали нацисты, которые заменили евгенику расовой гигиеной. Но к науке это отношения не имеет.

— Что ж, подытожим. Выходит, судьба не только первооткрывателей, но и их открытий обречена быть нелегкой?

— С открытиями в конце концов разберутся. Гораздо важнее сохранить тех, кто способен их делать. Я имею в виду положение молодежи в науке. Удивительно, но наше начальство не знает, что сегодня зарплата научного сотрудника — две тысячи рублей, и человек, скажем, из Пущина не может даже в Москву приехать. В результате самые талантливые уезжают далеко и насовсем, а власти не представляют себе, какие головы мы теряем.

Я полвека преподаю в университете и вижу, как беззаботно и расточительно относятся в стране к молодым талантам. В некоторых направлениях мы уже настолько отстали, что даже понимать чужие труды скоро будет некому. Математическая генетика, молекулярная биология, да и физика почти замерли. Те направления, что не дают прибыли, остаются без внимания. Мы лишь повторяем то, что делает Запад, — и отстаем. Потом всё равно придется догонять, иначе останемся за бортом цивилизации. Жаль, что понимают это пока немногие.

О втором начале термодинамики слышали далеко не все, но уж в том, что вечный двигатель невозможен, мало кто сомневается. Впрочем, есть и такие, что неплохо разбираются в физике и потому готовы поспорить насчёт невозможности.

Москвич Юрий Иванович ВОЛОДЬКО — инженер-физик, кандидат технических наук. Он всю жизнь работал в атомной промышленности и занимался вещами, от вечного двигателя очень далёкими. А однажды заинтересовался, как ведёт себя струя сжатого газа, вырвавшись из сопла…