Евгений Крушельницкий - Город мастеров

Впрочем, была у нас и другая крайность, когда иноязычное слово ассоциировалось с чем-то враждебным, чуждым. В 40-е годы прошлого века, во времена борьбы с «низкопоклонством перед Западом», грейдер срочно переименовали в струг, бульдозер — в тракторный отвал, а сыр камамбер — в закусочный… Сегодня значительная часть россиян осознала себя частью цивилизованного мира, исчезает противопоставление нашего образа жизни западному, отсюда и поток иноязычной лексики. Верховный совет давно стал именоваться парламентом, появились мэры, префекты, советы уступили место администрациям, главы которых обзавелись пресс-секретарями, которые регулярно организуют брифинги и рассылают пресс-релизы. Но при этом обиходная речь не испытывает чрезмерного наплыва иностранных слов. Гораздо чаще их лишь цитируют или сознательно обыгрывают: вместо демократы — домокрады, вместо приватизации — прихватизация… Поэтому я не стал бы говорить, что иностранные слова затопили нашу речь и лишают её самобытности.

— Идёт постепенное сближение языков или каждый перемалывает чужое на свой лад?

— Я думаю, в будущем национальное своеобразие русского языка сохранится, потому что сохранится его хребет — грамматика. У нас словарь в основном свой, заимствований всего примерно 10 процентов. Между тем средний человек знает приблизительно 32 тысячи слов — правда, в основном это пассивный запас, большую их часть он не использует. Чтобы общаться в быту, достаточно и нескольких тысяч.

— А какой процент слов, которые мы считаем русскими, — иностранного происхождения? Если исключить, скажем, такие, как театр и тротуар, и оставить что-то вроде валенок и медовухи.

— Если копать в глубину, мы придем к общим индоевропейским корням, к общему праязыку. Есть очень древние заимствования. Даже слово хлеб — древнегерманского происхождения. Поэтому следует говорить о словах, которые пришли к нам в течение последних двух-трёх веков. Может, немного раньше, когда татары оставили нам свои башмаки и каблуки, шашлыки и арканы.

— Много ли в нашем языке ещё нерешённых проблем?

— Скорее не в языке, а в науке о нём, где всё время появляются новые вопросы. Например, шопинг — писать одно «п» или два? Или мини-юбка — с дефисом или без? Кстати, одна из трудностей — слитное и раздельное написание сложных слов: водонагревательный, горно-обогатительный. Ученые предлагают такой критерий: если есть суффикс в первой части — то через дефис, нет — слитно. Но кто, кроме школьников, помнит про эти суффиксы?

Поэтому некоторые лингвисты высказывают крамольную идею: допустить варианты. Наша орфография в отличие, например, от английской, где иногда можно писать и так и сяк, — безвариантная. А ведь это порой имеет серьёзные последствия: скажем, юноша поставил в сочинении дефис, по которому и сами учёные ещё не договорились, или в сложном слове ошибся — и вместо института идёт в армию… В языке тоже нужны толерантность, терпимость. Это, конечно, не значит, что мы должны идти на поводу у неграмотных людей. В целом орфография остается нормативной, жёсткой, и это отражено в только что вышедшем нашем орфографическом справочнике. Но есть какие-то зоны, где, на мой взгляд, могут быть варианты.

— По поводу нынешней родной речи существуют разные мнения, от тревожных до благодушных. Какая точка зрения вам ближе?

— Современники всегда пристрастно, необъективно оценивают состояние языка. Между тем истории известны не менее драматичные периоды: массовые заимствования из французского (театральная терминология — оттуда), при Петре — из голландского, английского, немецкого. В позапрошлом веке было в ходу слово суспиция, но не прижилось, потому что у нас есть свое — подозрение. Так что не надо паниковать, язык способен самоочищаться. Все эти вау, йес! не приживутся, это языковая игра подростков. С другой стороны, многого ли добились те, кто требовал запретить слова «эгоизм», заменив его ячеством, «цитату» — ссылкой или выдержкой, а «позу» — телоположением… Конечно, не стоит бесстрастно наблюдать за тем, как засоряется родная речь. Но запретами тут ничего не добиться, нужны просвещение, культура, воспитание хорошего вкуса. Тогда и с языком будет всё в порядке.

Если набрать номер 695-26-48, то в ответ услышим: «Справочная служба русского языка. Здравствуйте». Эта единственная в столице справочная, где помогут разобраться в нашем непростом языке, расположилась в старинном доме на Волхонке. Когда-то в нём была мужская гимназия, в ней учились многие известные личности — от историка Сергея Соловьева до писателя Ильи Эренбурга. Здесь же собирались слушатели Коммунистической академии, пока в предвоенные времена её не закрыли, передав здание учёным.

Сегодня в этом особняке находится Институт русского языка им. В. В. Виноградова. Его справочную службу возглавляет Оксана ГРУНЧЕНКО, старший научный сотрудник отдела культуры русской речи, с которой мы и беседуем.

— Оксана Михайловна, сколько лет вашей справочной службе?

— Недавно отметили полвека. Служба организована по инициативе Сергея Ивановича Ожегова в 1958 году. Тогда она сильно отличалась от нынешней: сотрудники лишь отвечали на письма и беседовали с посетителями. В 70-е появился свой телефонный номер, и количество обращений выросло во много раз. Даже из других городов звонят.

Недавно при разборке архивов обнаружились настоящие сокровища — старые конторские книги, в которые записывали вопросы. Вот, например, журнал за 1976 год. Спрашивали, как пишется «БАМстрой» (тогда об этой стройке много говорили). Или вот: лозунг «Вперед к победе коммунизма!» — нужна ли запятая после первого слова? Ответили: нет, не нужна, здесь нет уточнения. Интересовались, что ставить в названии Института Маркса — Энгельса: запятую или соединительное тире.

— Какие-то вопросы специфические… Такое впечатление, что где-то в корректорской не оказалось нужных справочников, зато был ваш телефон.

— Действительно, нам до сих пор часто звонят профессионалы — например, телередакторы. У них обычно две причины для обращения: или негде найти ответ (не все же сложные случаи учтены в справочниках), или не знают, где посмотреть. Но часто обращаются и обычные люди, неравнодушные к языку. Так, один житель Даугавпилса интересовался, как правильно называются его земляки. Ответили: даугавпилсцы. Или вот отголоски какого-то школьного конфликта. Одна учительница обозвала другую словом «шестёра» (от жаргонного «шестёрка»). Обиженная дама, чтобы точнее оценить масштаб обиды, попросила разъяснить ей значение этого слова с точки зрения науки.

Звонят школьники, обычно младших классов. Они ещё не только не научились пользоваться словарями, но и не всегда могут разобраться в своем домашнем задании. Учителей и редакторов больше интересуют сложные случаи правописания, которые не успели войти в словари: например, как писать — «блогер» или «блоггер»?