Евгений Крушельницкий - Город мастеров

Когда нас выселяли из Москвы, то единственное, что мы смогли захватить кроме стола и стульев, — это картины, портреты наших предков. Родители потом часто рассказывали, кто на них изображен, что полезного сделал. Отец мой был профессиональным художником, но способности живописца, видно, передал моему брату Иллариону, а у меня с этим делом долго ничего не получалось. И вдруг в начале восьмидесятых что-то пробудилось: сразу взял кисти, краски и начал рисовать. Первая работа — портрет дочери, Наташи. Потом сыновей нарисовал… так и пошло. В командировки, на охоту я теперь всегда беру с собой этюдник. Я ведь ещё и страстный охотник. Правда, мясозаготовками никогда не увлекался, а в последние годы и вовсе стараюсь становиться на крайние номера, куда звери редко выходят. Мне теперь больше нравится любоваться ими.

Есть у меня несколько картин, которые я называю документальными, хоть и написаны они по памяти. Например, арест отца в 1941 году. Его и раньше арестовывали, но отпускали, а в этот раз взяли как заложника. Эта традиция арестовывать интеллигентов «из бывших», чтобы потом шантажировать или торговаться, была не нова. И вот на картине в дверях маячат фигуры в штатском, отец с палочкой — он к тому времени был совсем больной — прощается с родителями. Мы с матерью стоим в углу. Больше отца мы не увидим, и картина называется «Навсегда». Он вскоре погибнет в Свияжске под Казанью от голода. Последнее письмо написано слабеющей рукой, а конец уже чужой: «уехал на свидание к отцу». Умер, значит. Так лагерники шутили. Мы с братом потом ездили туда, пытались что-то узнать, но нашли только братскую могилу, где среди битого стекла, консервных банок и прочего мусора вместе с другими узниками лежит и мой отец. Недавно о нем монография вышла: «Художник Голицын».

Ещё одна картина — Дмитров в сентябре 1941-го. Брошены в кучу портфели, а мы, школьники, роем цепочку окопов. Фортификацией командовал молодой парень, который был ранен в июне и уже успел вернуться из госпиталя без руки. А по мосту идут танки, идет эшелон с бойцами защищать столицу.

Словом, хочу я создать семейную картинную галерею. Кому это нужно? Во-первых, детям, которые интересуются историей нашей семьи. Мой сын Андрей даже увлёкся генеалогией, продолжает изданную в конце прошлого века книгу «Род князей Голицыных». Но не только дети интересуются. Ко мне приходит много друзей, я рассказываю им семейные истории, а у них пробуждается интерес к собственному прошлому: начинают ходить по музеям, библиотекам, искать свои корни.

В прошлом году Исторический музей вместе с Академией музыки имени Гнесиных открыл цикл лекций-концертов «История дворянских родов России». Первый цикл был посвящен Шереметевым, а в будущем году разговор пойдет о Голицыных. И вы знаете, много людей приходит. Думаю, что для всех нас это очень важно — знать свои корни. Ведь прежняя великая страна была построена нашими предками. Их дела нужно знать и у них учиться. Они для меня как маяки, с которыми я сверяю всю жизнь.

Меня часто спрашивают, не я ли предводитель российского дворянства. Видно, путают с моим троюродным братом, Андреем Кирилловичем. Это хороший художник и человек. Ещё в начале девяностых, когда многое было неясно, он сумел доказать, что дворянство всё-таки — носитель культуры, образованности и благородства. Но я — не член дворянского собрания, потому что если чем-нибудь заниматься, то нужно полностью отдавать этому время и силы. Я люблю активно участвовать, а просто числиться — не в моих правилах. И поэтому в нашей нынешней жизни мне многое кажется странным. Без устали ругаем власти, выпрашиваем деньги в долг у богатых соседей, забывая, что источник богатства — не займы, а собственный труд. Беремся решать мировые проблемы, не наведя порядок в собственном доме. Ведь всё начинается с дома и труда. Так всегда было, так будет и впредь.

Павел Александрович Флоренский (родился в 1882 г.) — религиозный философ, учёный, священник и богослов. Пытаясь совместить научные выводы с религиозной верой, он полагал, что первичный способ познания истины — откровение, а органом восприятия «горнего мира» считал сердце. Именно через него наш рассудочный разум способен увидеть за раздробленностью мира его единство. В 1937 г. погиб в Соловецком концлагере.

Старший внук священника и философа Павла Флоренского родился, когда дед уже был на Соловках. Но это не помешало Павлу Васильевичу Флоренскому, профессору РГУ нефти и газа им. Губкина, всю жизнь чувствовать влияние своего знаменитого предка. Впрочем, не только его одного.

— Вы спрашиваете меня о деде, — говорит Павел Васильевич, — но я мог бы рассказать и о многих других Флоренских, которые для меня ничуть не менее достойные люди.

— Разве вы знаете всех своих предков?

— Далеко не всех, конечно. Помню, как удивился один мой знакомый, когда обнаружил, что я не знаю имени прапрадеда по материнской линии: «Как же вы за него молитесь?» Кому-то это покажется крайностью, но я уверен, что своих предков надо знать и поминать, любить и быть с ними.

— Дед тоже так думал?

— Он думал на разные темы, от математики до искусствоведения, в том числе о семье, её генетике. Например, говорил, что каждый род имеет свои специфические способности, что-то ему удается больше, что-то меньше. У нас в роду никогда не было военных, зато были художники, священники, естествоиспытатели. Продолжая дедовы размышления, я пришёл к такой мысли: поскольку у человека 46 хромосом и ребенку передается только половина, то к седьмому колену от прародителя остается одна, а то и ни одной. Мы считаем носителем полного набора того, кто называется Флоренским, моего прапрадеда Ивана Андреевича, сына костромского дьячка, основателя рода. Он не пошел по традиционной для семьи духовной линии, а стал лекарем грозненского госпиталя.