Александр Образцов - АнтиЧубайс

Нет государства не потому, что нет министерств или ведомств, а потому, что нет компартии. КПСС, запрещенная после августовского путча — это не то что идеологическая структура, это по сути организационный каркас всей системы управления. Где вопросы все решались наши содержательные? — в обкоме, в отделе науки. Где решались все содержательные вопросы, касающиеся промышленности? — в отделе промышленности. Культуры? — в отделе культуры. Это были места, где принимались решения. В один прекрасный день все рухнуло. Нет этих мест, людей, полномочий, государства. Я не знаю, что может быть страшнее в истории народа, чем отсутствие этих двух институтов — государства и экономики. (Вот Чечня сейчас. Трудно представить себе что-то более страшное.)

Как мы вышли из этого без крови, без массовой крови, я до сих пор до конца не понимаю.

Кровь, надо сказать, и не намечалась там, где она обычно планируется. Потому что кровь проливать опасно, если ядерное оружие бесхозно. А вот табак или кур с макаронами вычистить из магазинов можно без проблем, чтобы показать, кто в стране хозяин. А потом объяснять исчезновение всего, до блеска полок в магазинах, чем угодно. Можно объяснять астрологически. Можно идеологически. Можно так, как Чубайс — отсутствием партийного руководства. Как будто вся жизнь России держалась исключительно на воле инструкторов райкомов.

Несколько ранее А.Б. развернул не менее конкретную картину перерождения социализма из гуманного в отвратительный. Так и сказал: "Отец освободитель, сын — оккупант" — этот лозунг тогда был выдвинут, и возразить на него было нечего.

Возразить на него есть и было что. И когда вспыхнуло восстание в Берлине, и в Будапеште, и даже в Праге. И не надо искать дефекты системы. Тем более что никто этой самой системы социализма не знал, кроме лекторов и преподавателей кафедр марксизма в ВУЗах. Потому что не было её никогда, даже в воспаленном разуме основоположников.

Была консолидация Востока в создании там тоталитарных режимов в нескольких крупных странах, а затем, когда давление Запада стало невыносимым — и создание всемирного тоталитарного режима под руководством СССР для лучшего руководства этим самым сопротивлением.

А по поводу так называемых «бархатных» и не очень революций лучшими из всех иллюстраций являются «революции» на Украине и в Грузии. Уроки этих «революций» в том, что не было никакого угнетения и не могло быть в этих странах со стороны, скажем, России. Напротив: именно Россия помогала Грузии и Украине сохранить население. Именно Россия взяла на себя все долги Грузии и Украины. Именно Россия приняла удар волны отчаявшихся «гастербайтеров» и позволила вывезти практически без налогов десятки миллиардов долларов в Грузию, на Украину, в Азербайджан, в Среднюю Азию. Картина событий в Праге, Гданьске, Будапеште очень напоминала поздние события в Киеве, Тбилиси, Грозном.

Совести нет не только у Запада (что неудивительно, удивительно было бы её там обнаружить хотя бы в виде общественного мнения), не только у малограмотных оранжевых вождей, но и у родных либералов. Они-то прекрасно знают, за счет чего держатся на плаву режимы нынешней оккупированной России, бывших восточноевропейских и бывших союзных республик. За счет вымирающих русских деревень, замерзающих русских поселков и отчаянной нищеты провинциальных русских городов в то самое время, когда Москва, как символ оккупации, подобно громадному насосу втягивает в себя триллионы и превращает их в мясо всевозможных категорий.

Это реалии начала, старта новейшей истории 91-го года. Могу добавить еще картинки из жизни более поздние, не 91-го года, а 94-го года. И рассказать историю, о которой мало кто знает под названием дефолт. Но не тот дефолт 98-го года, который сейчас уже перевели из преступлений в достижения, а тот, о котором практически никто не знает, но на волоске от которого мы реально прошли. Дело было сразу же после "черного вторника" — ноябрь-декабрь 94-го года. Ситуация в экономике складывалась хуже некуда. Шаг за шагом мы теряли наши валютные резервы, — полностью разбалансированный валютный рынок. Вот сейчас валютные запасы ЦБ составляют 63 млрд. долларов, тогда — как сейчас помню цифру, — 1 млрд. 350 млн. долларов. Из-за непроходящей паники на ВБ ежедневно мы вынуждены были продавать 200–250 млн. долларов. Иными словами, страна находится в трех-четырех шагах от полного, тотального дефолта. С девальвацией, которая была бы несопоставима с девальвацией 98-го года. Катастрофическое положение дел с бюджетом. Да и бюджета фактически не было, так как бюджет 94-го был принят в декабре 94-го. Но я говорю не о документе, а о реальных бюджетных потоках, финансовых. В моем понимании буквально сутки, трое, пятеро до полного коллапса. Понимая положение дел, — а я в это время был назначен первым вице-премьером по экономике и отвечал за все это, как молодой реформатор… — что делать? — Собирай команду свою.

Задача ставится так: мне нужен полный пакет мер любого характера. Чрезвычайных. Меня вообще не интересует масштаб сопротивления, состав противостоящих политических групп и технологии их реализации. Меня интересует одно — отодвинуть страну от края пропасти любым способом. Время — трое суток. Ну, поскольку к этому моменту задел был достаточно серьезный содержательный и интеллектуальный, то в эти трое суток я получил полный комплект предложений, которые включали в себя: резкое ужесточение бюджетной политики при существенном сокращении объемов расходов аграрного сектора; против — аграрное лобби. Сокращение расходов оборонного сектора; против — оборонное лобби. Немедленные меры по существенному повышению налогов — все недовольны. Одновременно с этим удвоение фонда обязательных резервов банков, то есть удвоение налогообложения для банков страны. А что такое тогда были крупнейшие банки — это собственно наши родные олигархи, тогда зарождавшиеся. Одновременно полный запрет на кредитование ЦБ экономики, то есть на печатание пустых денег.

Мы подготовили пакет мер и полетели к Черномырдину в Сочи. Я хорошо помню, как мы летим туда с этим комплектом и со мной один товарищ, достаточно известный. Он мне говорит, Толь, ты понимаешь, нулевые шансы. Невозможно будет убедить Черномырдина в таком комплекте сверхжестком, абсолютно монетаристском, абсолютно либеральном, в наглой концентрации выраженных шагов, в ходе которых мы наступаем на мозоли всем, кому можно и нельзя. Ну, ты же знаешь Черномырдина, это же не чикагский монетарист. Это крепкий хозяйственник, бывший министр советский, бывший работник ЦК. Честно говоря, я и сам понимал, что шансы добиться результата очень небольшие, но другого варианта нет и быть не может. Так я поставил перед собой задачу. Был долгий разговор, часов пять сидели, жесткий разговор. Закончилось тем, что Черномырдин принял все от начала до конца.