Александр Проханов - Здравствуй, мобилизация! Русский рывок: как и когда?

Одной из центральных тем федерального послания президента России Владимира Путина 1 марта 2018 года стала тема оборонного строительства.

«Что русские ни делают, всё равно получается танк или ракета», — эта поговорка неожиданно оказалась заново востребованной на исходе второго десятилетия XXI века. Ещё двадцать лет назад, в конце «лихих девяностых» (в некоторых кругах почитаемых «благословенными» и «святыми») казалось, что отечественное военное строительство навсегда кануло в лету. Режим сначала горбачёвского, а затем и ельцинского «братания» с «цивилизованным миром» предполагал если не полное подчинение России идеалам, принципам существования и механизмам работы западного проекта, то, по крайней мере, значительное «растворение» российской идентичности и суверенитета в глобальном котле западной цивилизации. И, конечно, тысячелетняя ратная история России и столь же славная история русского оружия оказывались при этом излишними и ненужными. Для России предлагался ущербный путь опоры на внешний суверенитет и на иностранные или же международные системы «войны и мира», которые часто действовали не просто без учёта мнения России, но и против её национальных интересов.

Однозначным результатом временного отказа от двух «вечных союзников» России, армии и флота, стала столь же явная деградация других сфер общественной жизни в 1990-е годы. Как оказалось, армия и флот, воинская честь и этика, высокие идеалы и столь же высокие военные технологии являются обязательными атрибутами России — какая бы идеологическая доктрина ни господствовала в стране. Отсутствие сильной армии или же ситуация сознательного уничижения воинского элемента приводят к тому, что страна оказывается на краю пропасти исторического безвременья, за которой утрачивается не только армия или флот, но и сама Россия. Достаточно в этой связи вспомнить «чеченские войны», Хасавюрт и т. д.

Теперь исторический маятник, по всем признакам, качнулся в обратную сторону. Каким же образом Россия смогла обеспечить столь мощное возвращение к производству самой передовой боевой техники, обладая, казалось бы, совершенно ограниченными ресурсами и возможностями?

Вопрос создания современного оружия и боеспособной военной касты, умеющей эффективно его применять, стоял перед любым человеческим сообществом практически всегда, во все исторические периоды. Проблемой любого «человека с копьём» а впоследствии и «человека с ружьём» была его неуниверсальность — за пределами общины охотников любое оружие и навыки по его грамотному применению бесполезны в обычной общественной или экономической жизни.

На практике это приводит к тому, что общество в той или иной мере обязывается к содержанию и обеспечению военной касты или прослойки за счёт своих избыточных ресурсов. Труд и квалификация воина начинают оплачиваться за счёт труда крестьян, ремесленников, а впоследствии — рабочих и служащих. Таким образом, член военной касты становится «служилым» человеком, обычно заключающим пожизненный контракт с обществом при посредничестве государства.

Другим вариантом создания военной прослойки, без выделения её в отдельное сословие или же касту, является совмещение функций одного из производящих классов и вооружённых людей. Именно по такому принципу комплектовались, например, армии античных полисов, где крестьяне были и воинами-гоплитами. Такую же модель армии использовали степные цивилизации Евразии, от Орды Чингисхана до Крымского ханства, привлекавшего к набегам на Русь едва ли не всё взрослое татарское население полуострова. Похожим образом построены сегодня и армии некоторых западных стран — например, основу армии Швейцарии составляет народное ополчение, во многом унаследовавшее традиции швейцарской средневековой наёмной пехоты, комплектовавшейся из ремесленников и горожан.

К сожалению, для России подобные рецепты исторически подходили, да и подходят, крайне слабо. С одной стороны, малый добавочный продукт в российских условиях не позволял выделить исключительную военную касту: её недостаточный размер был наглядно продемонстрирован ещё во времена монголо-татарского нашествия, когда немногочисленные дружины русских князей были легко разбиты монгольскими завоевателями. С другой стороны, для условий России слабо подходили и рецепты совмещения крестьянской или ремесленной массы с военными людьми: в условиях длинной зимы и напряжённого лета, практически полностью посвящённого изнурительному ежедневному труду, у производящих классов просто не было времени на создание сколь либо эффективной «народной» армии.

В результате нескольких ошибочных решений, каждое из которых практически ставило Русь, а затем Россию на грань выживания, был найден весьма оригинальный компромисс: военное сословие стало критической частью структуры российского государства и взяло на себя не только функции защиты страны и государства, но и управления его экономической и политической жизнью. Таким образом, внезапно оказалось, что фигура абстрактного генерал-губернатора, который органично совмещает функции военного, политического и экономического руководства, является чуть ли не центральной в российской истории, какие бы личины, как личные, так и коллективные, она ни принимала.

Московское «служилое» дворянское сословие, победившее новгородскую вольницу; демидовские и строгановские мануфактуры, в полувоенном виде обеспечившие колонизацию Урала и Сибири; система острогов и засечных линий, обеспечившая защиту границ; всемогущий «советский ВПК» и «сталинские наркомы», определявшие во многом жизнь Советского Союза и, наконец, «силовики», которые каждый раз упоминаются при анализе нынешнего управляющего российского класса, — всё это просто разные проявления одного и того же феномена, который сопровождает Россию на протяжении всей её национальной истории. Феномена военной касты, взвалившей на себя управление государством и успешно сохранявшей государственность России на протяжении последней тысячи лет.

Нетрудно понять, почему военное сословие во главе страны зачастую оказывается гораздо успешнее абстрактного чиновничества. Успешный военный — это, в первую очередь, боец. Человек, который готов пойти на риск и конкурировать с противником, в этос которого не входят не то, что «правила делового этикета», но и потребность сохранения жизни: врага или же своей собственной. «Война есть продолжение политики крайними средствами», — в определении Карла фон Клаузевица.