Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Несмотря на то, что некоторые историки пытаются «дело врачей» представить составной частью антисемитской кампании, но среди врачей, диагноз которых оспаривала Тимашук, вообще не было евреев! Однако итогом «дела врачей», по мнению либеральной публики, должна была стать массовая депортация евреев. Версия стала весьма популярной, хотя ничем не подтверждена, кроме слухов и сплетен. Да и в архивах никаких документов, подтверждающих планы режима, пока не найдено.

Историки склоняются к мнению, что параллельно шли две основных интриги – Сталина против Берии и Берии против Сталина. В 1948 году, за четыре года до грузинской «чистки», Сталин назначил министром госбезопасности Грузии генерала Н. Рухадзе. Его антибериевские настроения были общеизвестны. Началась «чистка» грузинского руководства, близкого к Лаврентию Павловичу. Кампания против взяточничества в Грузии переросла в обвинения в заговоре с целью отделения народности мегрелов, к которой принадлежал Берия, от Советского Союза. А там, глядишь, обнаружилась бы связь с Еврейским Антифашистским Комитетом и «сионистским заговором» в МГБ. Кроме того, по линии его жены Нины, у Берии был родственник – Гегечкори, министр иностранных дел в меньшевистском правительстве Грузии – что позже, уже при Хрущеве, таки инкриминировалось ему как связь с иностранной разведкой. Да и племянник Лаврентия Павловича сотрудничал с немцами, будучи во время войны в плену. Но упрямые мегрелы ни в чем не признались.

Берия в свою очередь, искал слабые места в охране Сталина. Судоплатов-младший: «Отец… был очень обеспокоен кадровыми перестановками в МГБ… Одним из первых был подвергнут унижению генерал-лейтенант Власик, начальник кремлевской охраны. Сначала он был отправлен в Сибирь на должность начальника лагеря, но там его тайно арестовали… После ареста Власика немилосердно избивали и мучили. Его отчаянные письма к Сталину о невиновности остались без ответа… Власик оставался в заключении до амнистии, которая последовала в 1955 году» (140).

Сталину не хватило физических и интеллектуальных сил, чтобы завершить игру. Не будем забывать: это был уже старый и весьма больной человек. В октябре 1949 года Сталина настиг второй инсульт, сопровождавшийся потерей речи. Последующие годы он вынужден брать длительные отпуски и отправляться на юг (август-декабрь 1950, 9 августа 1951 – 12 февраля 1952). Его здоровье, несмотря на щадящий режим работы, не улучшалось. Он страдал от гипертонии, головокружения и одышки, часто простужался. Последний раз в Кремле Сталин был 17 февраля 1953 года. Из дневника приёмов было видно, сколько длился тогда его рабочий день: 30 минут на встречу индийской делегации, 15 минут на беседу с Берией, Булганиным и Маленковым. 45 минут. Всё.

Сталин ушел (или его «ушли») из жизни накануне решающей схватки с номенклатурой.

Смерть Сталина развязала множество узлов, которые к тому времени оплели кремлевское руководство. Скорее всего, он готовил масштабную чистку среди соратников. Молотов о Сталине: «Все-таки у него была в конце жизни мания преследования. Да и не могла не быть. Это удел всех тех, кто там сидит подолгу» (141). Любопытна одна из черт психологического портрета диктатора – Сталин страшно не любил ворон, «считал слишком умными птицами, сравнивал их с людьми, одетыми в черное. Их истошные крики, как правило, выводили его из нормального состояния…» (142) Если диктатор на дух не переносил даже умных птиц, можно только догадываться о его накопившемся презрении к никчемным людям.

По высказываниям сотрудников охраны и его обслуги, Сталин не жаловался на недомогания, но сон у него был тяжелым, иногда он вскакивал с постели, дико кричал, но, успокоившись, вновь засыпал. Уж не являлись ли «мальчики ли кровавые» во сне кремлевскому горцу? Поводов для ночных кошмаров у Иосифа Виссарионовича действительно хватало, хотя масштаб репрессий после эпохи «великого террора» неуклонно уменьшался. В 1939–1943 годах – 39069 смертных приговоров «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления»; в 1944-1948-м – 11282 (в 3,5 раза меньше, чем в предыдущем пятилетии); в 1949-1953-м – 3894 приговора (в 3 раза меньше предыдущего пятилетия и в 10 раз (!) меньше, чем в 1939-1943-м). Разумеется, даже и последняя цифра страшна: в среднем около 780 приговоренных к смерти за год, 65 человек в месяц! (143)

После смерти Сталина Л. Берия спешно прекращал инициированные вождем дела – и локальные, направленные лично против него («мегрельское дело»), и имевшие широкий общественный резонанс («дело врачей»). Он явно стремился, как и в 1939 году, представить себя поборником справедливости и даже неким либералом. А. Судоплатов: «Берия приказал отцу и другим генералам проверить сфабрикованные обвинения по “сионистскому заговору”. Больше всего проверяющих, как рассказывал отец, поразило то, что Жемчужина, жена Молотова, якобы установила тайные контакты через Михоэлса и еврейских активистов со своим братом в Соединенных Штатах. Ее письмо к брату, датированное октябрем 1944 года, вообще к политике не имело никакого отношения. “Как офицер разведки, – вспоминал этот случай отец, – я тут же понял, что руководство разрешило ей написать это письмо, чтобы установить формальный тайный канал связи с американскими сионистскими организациями. Я не мог представить себе, что Жемчужина была способна написать подобное письмо без соответствующей санкции”» (144).

Дело по «сионистскому заговору» в органах безопасности было закрыто в середине мая 1953 года, когда освободили А. Свердлова, Я. Матусова и других ответственных работников МГБ [93] При Хрущеве Матусова все же исключили из партии и лишили пенсии МГБ за причастность к репрессиям. Опираясь на поддержку Свердлова, он беспрерывно апеллировал в КПК при ЦК КПСС. В 1963 году Матусова и Свердлова вызвал заместитель председателя Комитета партийного контроля Сердюк, который потребовал, чтобы они перестали писать письма в ЦК, иначе партия накажет их обоих за то, что они распускают сплетни, а сверх того – за незаконное преследование знаменитого писателя Александра Солженицына. .

Внезапное прекращение дел некоторые из узников даже восприняли как провокацию госбезопасности, ведь в тюрьме они не знали о свершавшихся в стране переменах. «Начальник контрразведки Федотов, который “пересматривал” дело (бывшего замнаркома иностранных дел) Майского, посоветовал отцу пока с ним не встречаться.

“Павел Анатольевич, – сказал он ему доверительно, – с первой же моей встречи с ним, когда я официально ему объявил: “Вы находитесь в ведении начальника контрразведки генерала Федотова, которому поручено рассмотреть абсурдные обвинения, выдвинутые против вас, и обстоятельства вашего незаконного ареста”, он начал признаваться, что был японским шпионом, потом английским, а потом американским». Можно понять действия Майского, который был готов говорить что угодно, признавать свою вину во всех смертных грехах, лишь бы избежать избиений и пыток. Он отказывался верить, что Сталин умер и похоронен в Мавзолее; он говорил, что это очередная провокация… По приказу Берии его перевели из камеры в комнату отдыха. Там Майский смог увидеться с женой, там ему показали документальные кадры похорон Сталина» [94] Абсурдность ситуации хорошо иллюстрирует дальнейшей ход дела Майского, которое, в отличие от остальных, тогда, в мае 1953 года, не было официально закрыто. Когда уже арестовали Берию, Майского обвинили в сговоре с Лаврентием Павловичем с целью стать при нем министром иностранных дел и вновь посадили в тюрьму, где у него произошел нервный срыв. (145).