Сергей Асенин - Волшебники экрана. Эстетические проблемы современной мультипликации

Особенно эффектна сцена приглашения барона ко двору. Здесь гротесковый стиль фильма, удачно передающий сатирическую манеру Э. Распе, не столько злой, сколько лукаво-ироничный, достигает своей вершины. Весь облик барона — длинный нос, торчащие брови и усы, его пародийно изысканные манеры — составляет резкий контраст с фигурой ленивого увальня-царя. Важно сойдя с трона, он, словно в полусне, раздувает сапогом самовар, потчуя чаем гостя, путает корону и самоварную крышку, в то время как барон, по пояс погрузившись в бочонок с икрой и зачерпывая ее цветастой деревянной ложкой, весь в икринках, с упоением вкушает лакомство.

Военный эпизод — с экспрессивными рисованными кадрами, с карикатурными фигурками то сходящихся, то разбегающихся воинов, с пародийной жестикуляцией двух "стратегов" у карты и со знаменитым разведывательным полетом барона на ядре завершается удачной концовкой: на своем очень смешно и лихо гарцующем коне Мюнхгаузен, как истинный герой современного ковбойского фильма, с двумя неистово палящими пистолетами в руках, первым оказывается у стен вражеской крепости и вынуждает противника сдаться.

В картине нет ни путешествий барона на Луну, ни приключений на сырном острове, ни других удивительных и чудесных историй, о которых устами своего героя — беззастенчивого выдумщика и хвастуна — поведал нам Э. Распе. Всего этого фейерверка бесшабашной лжи, разумеется, не может объять ни один фильм. Но выразительность образов, точность движения убедительно говорят о возросшем мастерстве советской кукольной мультипликации, о глубоком понимании природы реалистического гротеска, открывающего перед кукольным кино разнообразные и неисчислимые творческие возможности.

Не менее разнообразно и остро используют гротеск и мастера рисованных фильмов.

Один из значительных сатирических образов советской графической мультипликации последних лет — образ "бумажного человека", созданный Ф. Хитруком в его фильме "Человек в рамке". Это яркий пример обобщенно-гротескового типа-маски. Трудно согласиться с мнением, что это "не характер. Даже не обозначение какой-то одной характерной человеческой черты. Это человеко-знак, обозначение человека, суммы каких-то представлений" [107]. Такое умозаключение исходит из непонимания природы гротеска, В том-то и сила фильма, что он раскрывает характер со своим содержанием, психологией, только перед нами типизация особого рода — обобщение гротескное. Это сатирическая маска человека, который возвел самосохранение и карьеризм в наивысшую степень, подчинил ему все свое гаденькое существование. Рамка, о которой он столь печется и которая по мере его продвижения по лестнице чиновного преуспеяния становится все внушительней и помпезней, выразительно олицетворяет его отъединенность от мира, его патологическое равнодушие к людям, его паническую боязнь живой жизни. Так же, как и бюрократ Победоносиков, он гарантирован от ошибок тем, что ничего не делает. Его анкета пестрит обозначениями: "не был", "не привлекался", "не… не… не…". Он умеет вовремя промолчать, зааплодировать. У него своя неумолимо железная "логика", своя тонко разработанная тактика отношения к важнейшим явлениям жизни: к начальству — искательно-подхалимское, но при этом сохраняется видимость собственного достоинства, к делу — бездушно-формальное, механически-процедурное, к человеческому горю — безразлично-лицемерное и эгоистическое. У него своя манера держаться. Стендаль называл характером манеру человека отправляться за счастьем. И это очень меткое определение. Как же можно согласиться, что здесь нет характера? Нужны были традиции щедринского гротеска, нужен был чудовищный в своей сущности тип чеховского "человека в футляре" и гротесково емкая современная сатира Маяковского, чтобы мог, как продолжение традиций, появиться этот талантливый и острый фильм Федора Хитрука, помогающий заклеймить сатирическим бичом черты, бесконечно чуждые нашему обществу.

Авторы фильма находят меткие, лаконичные детали, строят драматургию смело и динамично — по внутреннему движению мысли. Здесь свои перипетии, свои фабульные повороты, вносящие новые штрихи в рисуемый "портрет". Минутная слабость — приглянулась смазливая секретарша. На одно мгновение голова символически выходит из рамки, и губы припадают к ее руке. Но рамка закачалась, и герой вовремя спохватился. Она снова приведена в порядок. Снова словно панцирь, ограждает его микромир от живого дыхания человеческих чувств и побуждений. Даже детский змей, веселый, пестрый, хвостатый, неожиданно влетающий в пределы рамки, точно дерзкая комета, в одно мгновение оказывается обрубленным со всех сторон, механически подогнанным под общий стандарт ведомственного конверта.

Федор Хитрук "Человек в речке"

Но самым сильным, кульминационным в фильме является другой символ — символ человеческого горя, которое через анфиладу комнат и вереницу прогибающихся под его ударами дверей стучится в этот мир, огороженный позолоченной дубовой рамкой. Натуральная звукозапись тяжелых торопливых шагов, взволнованное человеческое дыхание, отчаянный крик о помощи дополняют впечатление. Все это совсем близко, рядом. В микрокадре рамки — минутное замешательство. Сыплются никому не нужные растормошенные вороха бумажек. Но непоправимое свершилось, шаги удаляются, и тогда медленно, хитро и трусливо высовывается из-за рамки глаз, осторожно поглядывая вдогонку ушедшему. Звучит траурный марш. Теперь снова можно заняться "процедурными вопросами", соблюсти проформу. Человек в рамке сочувственно протирает пенсне, посылает венок. Угроза вторжения треволнений жизни миновала. Печать величественной непроницаемости все больше ложится на этот лик, жесты и "мимика" становятся все требовательнее и самодовольнее. Рамка тоже становится все величественнее и массивнее. Наконец она замуровывает его, погребая "бумажного человека" под собственной тяжестью. И снова, как и вначале, тема жизни и света врывается в фильм. Веселая девочка прыгает на солнце, олицетворяя юность, счастье, силу простых человеческих чувств.

Как нередко бывает в гротеске, комическое в этом фильме сочетается с элементами высокого драматизма и трагедии. Фантастика и гипербола переплетаются с психологически емкими штрихами.

Воспитание без нравоучения. Анализируя те или иные принципиальные проблемы развития мультипликации, мы невольно обращались к фильмам, которые особенно дороги детям, живо затрагивают их интересы, рассчитаны на детское восприятие.