Юрий Сторчак - Русский феномен

Национальное самосознание есть великое дело; но когда самосознание народа переходит в самодовольство, а самодовольство доходит до самообожания, тогда естественный конец для него есть самоуничтожение…»

Каждое государство проходит свой путь исторического развития, в чем-то схожий с другими, а в чем-то — особенный. Своеобразность России характеризуют различные явления, имеющие свое место в ее истории.

Важным симптомом состояния политического сознания российского общества XIX века стали события, связанные с публикацией в 1836 году «Философических писем» Петра Чаадаева. Он отлучал Россию от «всемирного воспитания человеческого рода».

«Вовсе не только легкомыслие… это — беспечность жизни… не дорожащей ни честью, ни успехами какой-либо системы идей и интересов… Если нам присущи кое-какие добродетели… малоразвитых народов, мы не обладаем зато ни одним. Это из достоинств, отличающих народы зрелые и высококультурные».

Преобладающая часть просвещенного общества восприняла «Философические письма», была как оскорбление чести Российского государства.

«… Клянусь честью, ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой нам Бог ее дал ».

«Наша русская интеллигенция, настолько характерная, что дала иностранным языкам специфическое слово intelligentsia (в транскрипции русского слова)…»

Российская империя XVII–XX веков и СССР характеризуется как особый географический, этнический и культурно-исторический мир тип цивилизации. Исходной историософской антитезе «Восток — Запад» противопоставлялась конкретная «Европа — Россия — Евразия» и подчеркивалась ценность русской национальной стихии, ее интегрирующее предназначение.

Мы — не Восток, но и не Запад,

Особый наш уклад и род.

Мы — целостный Восток — Запад,

Мы — путники его высот.

По утверждению евразийцев, смысл русской истории состоял в постепенном, но неуклонном государственном, этнокультурном и хозяйственном продвижении на юго-восток Европы, дальше в Азию и освоении бескрайних просторов Сибири. По мнению представителей этой идеологии, такой вектор геополитического развития с конца XV столетия был вызван «татарским источником» новой Московской государственности «обрусением и оправославлением татарщины». Московское царство, а после него Российская империя являлись наследниками не столько Византии и Киевской Руси, сколько империи Чингисидов. Становление «России — Евразии» в рамках империи завершилось лишь к концу XIX столетия при ведущей роли в этом процессе интеграции самодержавного государства и славяно-русско-тюркского этнического компонента.

Казачество России как евразийский феномен обладает следующими основными чертами: сочетание европейской идеи свободы и русского понимания воли с подчиненной в XVIII–XIX веках государственным интересам корпоративной, военно-сословной организацией; соединение, в условиях военизированной общины-квазигосударства, демократических и авторитарных традиций в политическом и гражданском самоуправлении; опирающаяся на форумность интеграция различных этнокультурных типов на разных уровнях межличностного общения; высокая культура заимствования; внутренняя веротерпимость при безусловном превалировании православия; своеобразная этносоциальная психология; казачья ментальность.

В состав казачьих войск входили компактные группы контактных этносов: калмыков, татар, мордвы, казахов, якутов и других. Казачество легко воспринимало и усваивало лучшие этнокультурные традиции врагов-соседей, но при этом оставалось самостоятельной общностью и не теряло свою этнокультурную индивидуальность.

В философском осмыслении судеб человечества и русского народа изначально присутствуют патриотизм и историческая глубина. Уже в основополагающем труде митрополита Илариона «Слово о законе и благодати» обосновывается, раскрывается и развивается богословско-историческая включенность русской земли в общемировой процесс торжества божественного света. Идея об особой миссии России привела к появлению в начале 16-го столетия, изложенной этим монахом, доктрины «Москва — Третий Рим». В ней утверждалось, что высшим призванием светской власти является сохранение православного христианства в качестве подлинно истинного учения. Первые два Рима прекратили свое существование. «Старый Рим» пал в IV веке под натиском варваров, поэтому погиб и как Центр христианского учения. «Новый», или «Второй Рим», как продолжатель христианских идей — Константинополь был разрушен вместе с падением Византии под натиском турок в 16-м столетии. Как преемница христианства Россия ощущала себя наследницей Первого и Второго Рима. Это нашло свое отражение в доктрине «Москва — Третий Рим», согласно которой четвертому Риму не быть. Святитель Московский Филарет объясняет гибель двух первых Римов божьей карой за их измену православию как истинной вере. Эта доктрина была ведущей доминантой государственного самосознания России. В философии о ее особой судьбе и предназначении это отразилось в «Русской идее» как о глубинном выражении, объединяющей народы мира в одно целое, в идее всечеловеческой о том, что именно России суждено стать во главе движения к глобальной цивилизации на основе христианства.

Движение русской философской мысли активно продолжалось в ХVI — ХVIII веках и проходило в противоборстве двух тенденций. Первой была присуща самобытность русской мысли, и это было связано с неповторимым своеобразием русской духовной жизни. Вторая была направлена на включение России в процесс развития европейской культуры, у которой ей было чему поучиться.

В 1840–1860-е годы эти две тенденции получили наиболее четкое теоретическое и общественно-политическое оформление — славянофильство и западничество.

В оформлении идей обоих этих направлений русской философской мысли немалую роль сыграл Петр Яковлевич Чаадаев, изложивший свои взгляды в своих знаменитых «Философских письмах».

Чаадаев ставил католический Запад в пример России, но считал, что, в отличие от него, она имеет особую «Вселенскую миссию». Прославление Запада является предтечей западничества в России, а ее исключительность и особое предназначение способствовали развитию славянофильства. Осознавая двойственность своей позиции, Чаадаев говорил, что русский народ только отыскивает принадлежащую ему идею. Оба течения таких размышлений противоположным образом объясняют смысл и значение русской идеи.