Вагиф Гусейнов - От Ельцина к…? Война компроматов

И главное, Кремль обретал необходимый предлог для глубокого переформатирования основ политической жизни страны на период предстоящих Б. Ельцину и его окружению испытаний в 1999–2000 годах. Во всяком случае, было очевидно, что важнейшие российские политические события, связанные с судьбой правящей группировки, с парламентскими и президентскими выборами, будут проходить под аккомпанемент очередной кавказской кампании, что, бесспорно, значительно расширяло Кремлю пространство для маневрирования.

Таким образом, кремлевская команда получала возможность вести свою собственную игру, условия которой она определяла независимо от воли и желания других субъектов отечественной политики и которая к тому же затрагивала наиболее фундаментальные стороны всего российского политического процесса, являющиеся первичными по отношению к любым событиям на электоральном поле и к самому этому полю. Ведь возможность выборов теперь находилась в зависимости от того, как идут дела у главнокомандующего и его армии, какие территории охвачены конфликтом, где проходит линия фронта и как действует противник. При этом следует отметить, что зона дестабилизации на Кавказе не ограничивалась Чечней и Дагестаном. Опасные тенденции сохраняли и процессы в Карачаево-Черкесии, где имелись все предпосылки для резкого обострения ситуации.

Указанные причины объясняли заинтересованность, проявляемую Кремлем, не в нормализации, а в обострении ситуации на Северном Кавказе. Эта заинтересованность отчетливо выразилась в отказе Москвы от каких бы то ни было переговоров с президентом Чечни А. Масхадовым, которых сразу после начала бомбардировок стал добиваться официальный глава Ичкерии. Кремль, видимо, вполне сознательно перешел на великодержавную риторику в обращении к Грозному: по словам В. Путина, Б. Ельцин встретится с А. Масхадовым тогда, когда это будет нужно российскому президенту. Были проигнорированы и попытки посредничества между Кремлем и Грозным, предпринятые другими кавказскими лидерами, в том числе съездом народов Кавказа, прошедшим под эгидой правительства Кабардино-Балкарии, президентами Ингушетии и Северной Осетии.

При довольно загадочных обстоятельствах «разгневанным народом Дагестана» была сорвана встреча между А. Масхадовым и главой госсовета Дагестана М. Магомедовым. «Спонтанное» выступление жителей Хасавюрта сразу же стало частью пропагандистского арсенала Кремля и подкрепило «народным мандатом» установку на бескомпромиссность в отношении Грозного. По мнению некоторых аналитиков, премьер В. Путин, являвшийся инициатором несостоявшейся встречи, получил от президентской команды намек, что его попытки активизировать диалог с Грозным неуместны: уже на следующий день пресс-секретарь Б. Ельцина косвенно дал основания думать, что Кремль был заинтересован в срыве встречи. Д. Якуш-кин, в частности, отметил, что президент доволен решительностью В. Путина, но считает при этом, что переговоры с Грозным пока не нужны, так как они дают бандитам временную передышку, необходимую им для зализывания ран и добывания новой финансовой помощи.

Москва явно решила добиваться превращения кон-фликта в Чечне в настоящую затяжную войну, однако при этом возникали большие сомнения в том, что она действительно полна решимости довести грядущую войну «до победного конца». Прежде всего, в этой связи обращал на себя внимание тот факт, что президент Б. Ельцин, как это уже не раз бывало в аналогичных ситуациях в прошлом, когда надо было принимать на себя ответственность, заметно снизил свое присутствие в публичном информационном пространстве. Вновь заработала машина противоречивых «кремлевских слухов» о якобы резком ухудшении здоровья и физического состояния президента, о предстоящей ему новой операции на сердце или о необходимости отдыха и интенсивной терапии.

Симптомы «царской болезни», скорее всего, являлись не раз опробованным и прежде приемом, с помощью которого президент обычно перекладывал груз ответственности за принимаемые решения на чужие плечи, если не уверен в быстром и позитивном исходе дела. Обращал на себя внимание аналитиков и ряд иных «подозрительных» обстоятельств. Так, уходя от переговоров, Москва одновременно делала все возможное, чтобы унизить и обозлить противника. Премьер объявил Чечню неотъемлемой частью РФ, где армия может дислоцироваться там, где это наиболее целесообразно, а парламент, избранный в 1996 году в условиях крайне низкой легитимности (в выборах завгаевского парламента в 1996 году участвовали около 10 процентов населения, а из 360 избирательных участков работало лишь 70), был провозглашен В. Путиным единственным законным органом власти в Чечне. Одновременно, по слухам, было якобы одобрено решение о физической ликвидации главарей чеченских бандформирований — Ш. Басаева и Хаттаба.

Вместе с тем, как ни странно, российское руководство смотрело фактически сквозь пальцы на то, что боевики продолжали вооружаться, а также продолжали действовать различные коридоры, открытые для поставок оружия и всего необходимого в Чечню.

Анализируя последствия курса, проводимого Кремлем, и те изменения, которые наблюдались в стратегии президентской команды, исследователи обращали внимание не только на преимущества, которые получили в свое распоряжение Б. Ельцин и его окружение, но и опасности, которые она несла для своих инициаторов.

В первую очередь наблюдатели указывали на то, что агрессивный «модус», наметившийся в поведении России в отношении Чечни и дававший о себе знать во всех остальных областях политики страны, все больше и больше раздражал Запад. Российские чиновники и журналисты, озвучивавшие настроения, господствовавшие в верхах, все чаще со сталью в голосе говорили о том, что если Запад будет упорствовать, то страна откажется платить по своим долгам и пусть Запад пеняет на себя.

Запад заметил этот поворот и немедленно отреагировал. Страны «большой семерки» заставили МВФ отложить на неопределенный срок — в связи с так называемым коррупционным скандалом — выделение очередного транша кредита и сформулировали перед Россией ряд достаточно жестких требований, без выполнения которых страна не будет получать кредиты МВФ даже на рефинансирование текущих долгов перед фондом. К этим препятствиям добавилась и позиция Запада в отношении действий России на Северном Кавказе. Пять членов «большой семерки» — США, Великобритания, Германия, Франция и Италия — выступили с заявлениями о недопустимости-военного решения чеченского вопроса. Имелись основания думать, что эти заявления не следовало толковать как просто дань дипломатическому этикету, поскольку в отличие от стран ОПЕК эти государства заинтересованы в снижении цен на сырье, а кроме того, абсолютно не имеют причин заботиться об укреплении позиций России на Кавказе. В случае если события в России начали бы выходить из-под контроля «большой семерки», в руках этих держав имелось немало рычагов для восстановления статус-кво и подавления любого «бунта на коленях». В качестве одного из наиболее вероятных рычагов воздействия на глобальную ситуацию называли провоцирование очередного витка мирового финансового кризиса, который больно ударил бы по всем экспортерам сырья и энергоносителей.