Арлен Блюм - Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Цензурный надзор за музеями и выставками продолжался до самого конца Главлита. Даже в разгар перестройки, в 1988 г., в «Положении об отделах Леноблгорлита» предусматривался V отдел, который среди прочего «…контролирует предназначенные для открытого обозрения внутри страны и за рубежом экспозиции музеев и выставок, а также книги отзывов посетителей всех открытых для общего обозрения выставок и музеев» [101] Там же. Д. 241. Л. 25. .

В других главах и параграфах нашей книги мы не раз еще коснемся цензурной судьбы музеев и выставок Ленинграда (см., в частности, о ликвидации Музея обороны Ленинграда в параграфе «Блокадная тема в цензурной блокаде», о закрытии выставок студентов и художников-неформалов в главе «Искусство»).

Годы оттепели породили новую культурную и политическую ситуацию, связанную, прежде всего, с массовым и неконтролируемым распространением бесцензурной литературы. Это явление со временем приобрело грандиозный размах, достигнув апогея в 70 — начале 80-х годов. С одной стороны, началось хождение самиздата, под которым понималось бесконтрольное тиражирование подручными средствами литературных и общественно-политических произведений, не имевших шанса появиться в подцензурной советской печати. С другой — тайными путями в СССР начали доставляться книги и журналы, изданные за рубежом преимущественно на русском языке (тамиздат). Этот феномен имеет, как известно, давнюю российскую традицию, насчитывающую минимум два века. Еще Пушкин писал о стихах, «презревших печать», в середине XIX века А. И. Герцен создал первую «Вольную российскую типографию» в Лондоне, что было продолжено другими оппозиционными партиями (народниками, эсерами, да и самими большевиками), а после 1917 г. — различными кругами русской эмиграции.

Изобретение самого термина «самиздат» приписывается с большим основанием поэту Николаю Глазкову (1919–1979), который писал:

Рукописные тетрадки своих стихов он снабжал такими выходными данными: « Самсебяиздат », пародируя таким образом название Госиздата РСФСР, крупнейшего советского издательства 20-х — начала 30-х годов, да и вообще многих советских издательств, названия которых начинались словами «Государственное издательство…» (такой-то литературы).

Для изготовления самиздата использовались самые различные способы: чаще всего — перепечатка на машинке, позднее стали использовать и более совершенные — фотокопирование и микрофильмирование текстов, изготовление так называемых «восковок» для печатания на ротаторе. Изредка удавалось получить доступ к электронно-вычислительным устройствам (машина «Эра» и др.), еще позже — со второй половины 70-х годов — к начавшим проникать в страну ксероксам. Все эти устройства находились на «производственных площадях», причем в особо охраняемых помещениях, — в различных НИИ и других учреждениях, а посему использование их для самиздатских целей сопряжено было с громадным риском, и не раз заканчивалось уголовным преследованием [102] Подробнее о технике тиражирования самиздата см.: Долинин В. Э., Северю-хин Д. Я. Преодоление немоты: Ленинградский самиздат независимого культурного движения. 1953–1991. СПб., 2003. С. 44–45. Сокращенный вариант этой работы опубликован в кн.: Самиздат Ленинграда. Литературная энциклопедия… С. 7—51. .

Со временем почти в каждой интеллигентной ленинградской семье создавались целые библиотеки из самиздатских и тамиздатских книг. Наиболее типичный состав таких коллекций: печатные (или в виде машинописных копий) книги Джорджа Оруэлла, Владимира Набокова, Михаила Булгакова (чаще всего — «Собачье сердце»), Бориса Пастернака («Доктор Живаго»), Александра Солженицына, «Новый класс» Милована Джиласа, книга А. Авторханова «Технология власти» и др. Наибольшую популярность приобрела перепечатка стихотворений Марины Цветаевой, Николая Гумилева, Максимилиана Волошина, Георгия Иванова, Анны Ахматовой (преимущественно поэмы «Реквием»), Иосифа Бродского и других запрещенных поэтов. Несколько позже стала распространяться поэма Венедикта Ерофеева «Москва— Петушки». В более «продвинутых» собраниях можно было найти материалы, вышедшие из недр правозащитного движения: письма-протесты, хронику политических преследований и т. д. В некоторых собраниях хранились и проникавшие из-за рубежа отдельные номера русских эмигрантских журналов — «Граней», «Посева», «Континента» и ряда других, а также различные экзотические материалы (например, литература по оккультизму).

Тиражи самиздатских книг, особенно стихотворных сборников, достигали фантастических размеров и не поддаются хоть какому-либо учету. Они далеко превосходили тиражи показных изданий поэтических сборников некоторых поэтов (например, Мандельштама и Цветаевой), вышедших в 60-е и 70-е годы в серии «Библиотека поэта» и предназначенных преимущественно для продажи в валютной «Березке». На черном книжном рынке на них назначались умопомрачительные цены, да и состав сборников был оскоплен, будучи тщательно просеян сквозь идеологическое сито. Тиражирование не прошедших цен-зуру произведений со временем приобрело характер цепной реакции или снежного кома, что неудивительно: почти каждый читатель, получивший на короткое время (порою — только на ночь) тот или иной текст, считал своим святым долгом не только оставить для себя копию, но и сделать «закладку» на машинке — обычно на папиросной бумаге (знаменитое: «“Эрика” берет четыре копии») — для друзей.

«Пассивное» хранение или чтение такой литературы было в то время более или менее безопасным, до той поры, впрочем, пока владелец не попадал в зону повышенного внимания соответствующих органов. Тогда, если не было более отягчающих обстоятельств, владелец подвергался различного рода репрессиям, не доходящим до суда: предостережению и «профилактической беседе» в КГБ, увольнению с работы (например, дело кандидата технических наук Л. П. Романкова, уволенного в 1982 г. из НИИ телевидения), исключению из союзов журналистов и социологов (дело социолога А. Н. Алексеева, совпавшего с «годом Оруэлла» — 1984-м [103] Так названа глава 9 в двухтомнике А. Н. Алексеева «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия». (Т. 2. СПб, 2003. С. 188–287). ) и т. д. Излишне говорить, что на состоявшихся политических процессах факт хранения и, особенно, распространения бесцензурных изданий являлся главным, а порой и единственным козырем обвинителей.

Феномен самиздата вызвал беспокойство в партийных и охранительных кругах. Многолетний председатель КГБ Ю. В. Андропов еще в 1969 г. в специальной «Записке в ЦК КПСС» обратил внимание на то, что «…в последние годы среди интеллигенции и молодежи распространяются идеологически вредные материалы в виде сочинений по политическим, экономическим и философским вопросам, литературных произведений, коллективных писем в партийные правительственные инстанции, в органы суда и прокуратуры, воспоминаний “жертв культа личности”, именуемые их авторами и распространителями “вне-цензурной литературой”, или “самиздатом”. В этих материалах отдельные недостатки коммунистического строительства выдаются за типичные явления, извращается история КПСС и Советского государства <���…> “Самиздат”, как правило, распространяется путем передачи из рук в руки рукописных, отпечатанных на пишущих машинках, размноженных фотоспособом или на ротационных аппаратах, документов… Учитывая, что распространение политически вредной литературы наносит ущерб воспитанию советских граждан, особенно интеллигенции и молодежи, органы госбезопасности принимают меры, направленные на пресечение влияния “внецензурных” произведений на советских людей. Сообщается в порядке информации» [104] ИСПЦ. С. 191–193. .