Арлен Блюм - Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Такое покушение на монополию государства (точнее — партии) в области издательской деятельности признано было «тревожным» и требовавшим «срочного принятия мер». Начались повальные обыски, привлечение хранителей бесцензурных книг по пресловутой ст. 70-й Уголовного кодекса РСФСР, говорящей об «антисоветской пропаганде и агитации, направленных на подрыв и ослабление Советской власти», или более «мягкой» 190-й (п. 1) ст., устанавливающей уголовную ответственность «за распространение в устной или письменной форме заведомо клеветнических измышлений, порочащих государственный и общественный строй…»

Борьба с нелегальными произведениями самиздата, казалось бы, не входила в компетенцию Главлита, поскольку такие тексты сознательно не подавались авторами и составителями на предварительный цензурный контроль. Это была епархия органов тайной политической полиции. Тем не менее, первые всегда тесно сотрудничали со вторыми, и даже подчинялись им. Как известно, начиная с 60-х годов, власть стала вести фальшивую, шитую белыми нитками игру в «законность»: на следствии и процессах требовалось доказать, что сочиненные обвиняемым или найденные при обыске у него тексты имеют ясно выраженную «антисоветскую направленность». Вот тут-то и пригодились сотрудники цензурных инстанций, которым эти тексты КГБ посылал на «независимую (!) экспертизу». Так, например, сообщая в декабре 1965 г. ЦК КПСС о завершении предварительного следствия по делу А. Д. Синявского и Ю. М Даниэля, тогдашний председатель КГБ В. Е. Семичастный и генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко подчеркивали тот факт, что их «…преступная деятельность находит подтверждение в выводах лексико-стилистической экспертизы и в заключении Главного управления по охране военных и государственных тайн в печати…» [105] Карта. Российский независимый правозащитный журнал. 1994. № 4. С. 38. .

Неофициальное культурное движение, получившее название «андеграунда» или «второй культурной реальности», начало складываться в Ленинграде еще в середине 50-х годов: тогда появились первые подпольные (преимущественно студенческие) журналы, начали переписываться запрещенные произведения, как отечественного, так и зарубежного происхождения. Несколько позже создались целые литературные общества и кружки, издававшие свои журналы, такие как «Часы», «Обводный канал», «Митин журнал», «37» и многие другие, а также литературные сборники и альманахи — «Белые ночи», «Горожане», «Лепта» и т. д. [106] Подробнее об этом см. в упоминавшейся ранее уникальной литературной энциклопедии «Самиздат Ленинграда». Здесь же на с. 54–66 в разделе «Литература» указано более 200 источников и статей, посвященных этой теме. . Тогда же и начинается теснейшее сотрудничество Ленгорлита с Ленинградским управлением КГБ, которое, в случае «встретившейся надобности», регулярно посылало запросы (а точнее — требования) в цензуру. Судя по сохранившимся и доступных нам документам, они имели стереотипные, лишь слегка варьирующиеся зачины:

Совершенно секретно

«30 мая 1973 г.

СССР

Управление Комитета Начальнику Управления по

государственной безопасности по охране государственных по Ленинградской области Тов. Маркову Б. А.

В связи с возникшей необходимостью просим дать заключение, издавались ли официально и подлежат ли по своему содержанию общедоступному пользованию прилагаемые при сем документы.

Приложение: документы 122 наименований, всего 1818 листов.

Начальник Отдела УКГБ ЛО Фомин».

К запросу приложен список произведений (в основном самиздат-ской литературы), напечатанных на машинке.

Или (с такой же «шапкой»):

«Прошу сообщить, не подлежит ли изъятию из обращения нижеперечисленная литература. По миновании надобности всю литературу прошу возвратить.

Приложение: по тексту.

Начальник Следственного отдела УКГБ при СМ СССР по Ленинградской области Барков Л. К.»

Списки таких изданий регулярно посылались в Горлит «на экспертизу», с целью доказать «антисоветский» и «клеветнический» характер изъятых произведений. Тот, естественно, «идя навстречу пожеланиям» наших «славных органов», по старинному российскому принципу — «Чего изволите?» — неизменно подтверждал их подозрения: «там» ведь зря не спросят… Обычно он отвечал в таком духе: «…перечисленные книги в своем большинстве представляют собой подстрекательское антисоветское чтиво, проникнутое духом ненависти, злобы и бессильной ярости к нашей стране». Подобная переписка возникала в связи с очередным готовившимся КГБ диссидентским процессом, но каким именно, установить очень сложно: за исключением одного случая, в запросах КГБ не указано не только имени «подозреваемого», но даже номера дела, по которому он проходил. Заметим, что наследники бывшего КГБ до сих пор скрывают свои тайны и не допускают исследователей к архивам, если не считать особо доверенных лиц, к каковым автор себя не относит. Состав книг в этих списках, впрочем, ясно свидетельствует об особой направленности намеченных процессов. Вполне понятно, что результаты такой экспертизы фигурировали на следствии, а затем и на суде над диссидентами, отказниками и другими инакомыслящими, и служили «отягчающим» (а порою и единственным) «составом преступления» при вынесении приговора. Назовем лишь наиболее известные процессы, хронологически соотносящиеся с экспертными заключениями Ленгорлита: В 70-е годы — М. Р. Хейфеца, В. Р. Марамзина, в начале 80-х — В. Э. Долинина, Р. Б. Евдокимова, К. М. Азадовского. Главным образом за чтение и распространение «антисоветской литературы» в 1983 г. осуждена была М. М. Климова (по 1 части 70 ст. УК РСФСР). Ей инкриминировалось распространение повести Ю. Даниэля «Говорит Москва», «содержащей клевету на советский государственный и общественный строй и, в частности, ложное утверждение о том, что “свобода умерщвления людей в СССР в масштабах всей страны” якобы “лежит в самой сути учения о социализме”» [107] Преступление и наказание. Публикация И. А. Бер. Послесл. Я. А. Гордина // Звезда. 2000. №. 4. С. 13–18. .

Отвечая на первый из указанных выше запросов КГБ от 30 мая 1973 г., начальник Управления Б. Марков сообщал, что «…перечисленные в Вашем письме материалы в СССР не издавались, за исключением стихотворения Б. Окуджавы “Размышления возле дома, где жил Тициан Табидзе”». «По содержанию представленные на заключение материалы» он разделил на пять групп, в которых перечисляются десятки документов, дающих весьма отчетливое представление о репертуаре самиздатской литературы, распространявшейся в Ленинграде [108] ЦГАЛИ СПб. Ф. 359. Оп. 2. Д. 113. Далее цит. лл. 21–30. См. также: Цензура в СССР. С. 451–453. .