Арлен Блюм - Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Несмотря на столь серьезное внушение, Аврора» никак не хотела «исправляться». Спустя два года, в ноябре 1974-го, снова последовал цензурный донос, на сей раз — в обком партии, которому была послана обширная «Информация о некоторых недостатках журнала «Аврора» [191] Там же. Д. 130. Лл. 2—11. Как и прежде, ссылки на это дело в дальнейшем опущены. . Прежде всего, «…вызвала озабоченность, что в представляемых на контроль в Управление про охране государственных тайн в печати журналах “Аврора” всё чаще встречаются произведения — стихи, рассказы, публицистические статьи, — свидетельствующие о том, что редакция не всегда достаточно требовательно подходит к их отбору, некритично относится к литературным опусам отдельных авторов. В результате в журнал заверстываются произведения ущербно-пессимистического характера, им недостает ясной идейной позиции. На языке некоторых авторов журнала гражданственность — это тенденциозное отношение к советской действительности, выпячивание ее негативных сторон». Далее подробно разбирается заверстанная для № 12, но запрещенная к публикации в порядке предварительного контроля публицистическая статья Андрея Островского «В Тихом океане, с рыбаками», — «за слишком мрачное изображение жизни рыбаков».

Как всегда, трепетно относилась цензура к изображению теневых сторон жизни армии. В том же 12 номере редакция намеревалась опубликовать рассказ Бориса Штейна «Командировка во внешнюю жизнь». Этого ей сделать не удалось: «Цель этого рассказа или неясна, или недостойна с точки зрения честного литератора, понимающего свой долг перед людьми, советскими воинами, о которых он пишет. Автор захотел убедить молодого читателя, на которого и рассчитан журнал, в беспросветности и отвратности жизни и поведения офицеров и воинов, призывников, не способных понять и оценить свои действия, интересы которых не идут дальше выпивок, хулиганства и воровства, нарушения воинского порядка и уставов (далее следуют примеры, показывающие, что нынешние порядки в армии вовсе не являются изобретением новейшего времени. — А. Б .). Естественно, отдел культуры ОК КПСС, которому нами было доложено о серьезных просчетах в этом и других произведениях двенадцатого номера, дал указание переработать их с учетом замечаний управления, а рассказ Бориса Штейна не был разрешен для опубликования».

Отмечены «…и другие факты недостаточно зрелого подхода редколлегии “Авроры” к важным общественным понятиям, факты упрощенчества. В некоторых произведениях можно видеть, как искажаются порой в произведениях поэтов и прозаиков истинное содержание значительных и сложных проблем, требующих диалектического, глубоко исторического освещения». Такие «просчеты» обнаружены, в частности, в повести Даниила Гранина «Эта странная жизнь» (№ 1–2), посвященной жизни и судьбе уникального в своем роде человека — ученого Александра Александровича Любищева: «Автор рассказывает о талантливом ученом, который нашел в себе силы, как пишет автор, “для одинокого пути”, в котором был “дух противостоять”. Что же это за одинокий путь и чему должен противостоять “дух ученого”? Ответом на этот вопрос служит глава двенадцатая — “За всё надо платить”, посвященная в основном событиям 1937 и 1948-го годов. Рассказывая о “проработках”, которым подвергался Любищев, писатель подчеркивает главное, на его взгляд, кредо ученого: “в науке голосование ничего не решает, наука — не парламент, а большинство оказывается чаще всего неправым”. В 1937 г. Ученый совет ВИЗРа признал научные взгляды Любищева ошибочными и ходатайствовал перед ВАКом о лишении его звания доктора наук. (Далее приводятся большие выдержки из повести Гранина. — А. Б.). Вот что говорится, например, о Любищеве на страницах повести: “У него был особый талант научного еретика, умеющего подвергать сомнению самые, казалось бы, прочные догмы”». Беседуя со мной, Д. А. Гранин сообщил об одном колоритном эпизоде, связанном с публикацией этой повести. Секретарь ленинградского обкома по идеологии, Б. С. Андреев, оказавшийся в соседнем номере в одной из московских гостиниц, зашел к нему и, находясь в серьезном подпитии, сказал, переходя по партийной привычке на «ты»: «У нас в обкоме хорошо поняли, кого ты имеешь в виду… Конечно, Сахарова!» Отдельное издание повести Гранин предпочел выпустить «подальше от Ленинграда» — в Москве (изд-во «Советская Россия», 1974), затем она неоднократно перепечатывалась.

Цензор снова вспомнил о «национализме», который якобы присутствует в материалах журнала. Он нашел его не только в очерке А. Битова, но и в рассказе Глеба Горышина. Отзыв о нем напоминает по стилистике истерическую речь на каком-либо собрании, разоблачающем «врагов народа»: «Как известно, буржуазная пропаганда в своих идеологических диверсиях против социализма делает главную ставку на оживление националистических настроений, стремясь ядом национализма отравить прежде всего молодежь. Национализм — этот тот стержень, на который наш идеологический противник нанизывает все ухищрения, направленные на “разрыхление”, “расшатывание” морально-политического единства советских народов. Знает ли об этих коварных происках буржуазной пропаганды редколлегия журнала? Должна знать. Тогда непонятно, чем она руководствовалась, заверстав в тот же второй номер рассказ Г. Горышина “Человек с Запада”, в котором герой рассказа, молодой ветврач, и сам автор противопоставлены местному коренному населению Алтая (следуют совершенно невинные цитаты. — А. />.). С незначительными коррективами рассказ напечатан под другим названием»: он появился во 2-м номере за 1974 г. под названием «Человек за горами».

И снова, в который раз, журналу инкриминируется даже самое упоминание имен Ахматовой, Пастернака, Цветаевой, несмотря на то, что их поэтические сборники, хотя и крайне редко и микроскопическими тиражами, печатались все же в 60—70-е годы. В таком «педалировании» их имен усматривали тенденцию, проявляемую редакцией «Авроры», тем более что предназначена она «молодежному» читателю. «Наша советская поэзия не просто богата и разнообразна, для нее характерна тесная связь со временем, с правдой народного миропонимания, — апеллирует цензор «к народу». — Однако обращает на себя внимание постоянство, с которым обращается журнал “Аврора” к именам таких поэтов, как А. Ахматова и Б. Пастернак. Как правило, по утверждению журнала, именно творчество этих поэтов, их стихи являются наиболее полным мерилом — и таланта поэтического, и смысла жизни. К стихам Б. Пастернака неоднократно обращается и Д. Гранин в повести “Эта странная жизнь…” — “ты сам свой высший суд…”, “но пораженье от победы ты сам не должен отличать” и т. д. Яков Смоленский в статье “Четверть века с Евгением Онегиным” ведет сопоставление пушкинской поэзии со стихами Б. Пастернака (“Аврора”, № 7). На Пастернака ссылается и Юрий Любимов в статье “Алгебра гармонии” (“Аврора”, № 10). То же самое и с Ахматовой — ее имя со “священным трепетом” произносит тот же Я. Смоленский; Г. Новосадюк в очерке, посвященном творчеству художника Ю. Межирова (“Аврора”, № 7) вспоминает ее портрет работы Петрова-Водкина, к гробу А. Ахматовой ведет С. Давыдов Ярослава Смелякова (так! — А. Б.) и т. д.». Имя полузапретного Пастернака удавалось иногда отстоять, но из статьи знаменитого режиссера Юрия Любимова, рассказавшем в «Авроре» о своем творческом пути, оно все-таки было вычеркнуто.