Михаил Таратута - Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

И это несмотря на то, что отношение к филантропии складывалось у нас в стране весьма драматично. Еще с советских лет многие помнят, как клеймили у нас филантропов на Западе, своих у нас тогда, понятно, не было. Прошли годы, но до сих пор осталось у нас недоверие к благотворителям, точнее, к мотивам их щедрости. Мол, пиарят себя наши благодетели, от налогов уходят. В 1990-е, помнится, и того было хлеще: особо рисковые ребята в малиновых пиджаках после очередной «разборки» с конкурентом, а то и с партнером несли в церковь деньги отмывать грех – на случай, а вдруг Он все-таки есть.

К слову, в те годы благотворительность у нас налогами не облагалась – то ли хотели все, как на Западе, то ли просто налоговая система была в полном раздрае. Корпорации, например, могли смело списывать на благотворительность аж до 5 % от своих доходов. Фискалы утверждают, что это породило множество фиктивных некоммерческих организаций, прикрывавших благотворительностью уход от налогов. Охотно верю, в те времена бизнес у нас в стране многие понимали как поголовный обман государства, партнеров, клиентов и всех остальных, кто попадал в поле зрения. В 2005 году этой вольнице был положен конец. И, конечно же, все было сделан как мы это любим – из одной крайности в другую. В результате сегодня, если коротко, корпоративная филантропия налогом у нас облагается, хотя в ряде регионов и предоставляются некоторые льготы. В общем, жуликам не разгуляться, но и особой монетарной мотивации заниматься благотворительностью у компаний тоже нет.

Но и частные лица тоже поставлены в жесткие рамки. Вывести из-под налогообложения можно не более 13 % от суммы пожертвования, есть и еще целый ряд ограничений плюс основательная бумажная работа. Где-то мне встретился такой пример: допустим, вы перевели на счет детдома 150 000 рублей. Опуская всю арифметику, из ваших налогов вы можете вычесть, то есть вернуть себе, чуть более 16 000 рублей и то при условии, если ваш годовой доход составил полмиллиона. Если меньше, то и возврат у вас тоже скукожится.

Похоже, наварить что-то на благотворительности русскому человеку едва ли удастся. В отличие, кстати, от американца. Принятая там система налогообложения разбивает людей на несколько групп в зависимости от доходов. Каждая группа имеет свой процент налогообложения, соответственно, чем выше доходы, тем выше налог. Скажем, за год вы зарабатываете 37 000 долларов, это значит, что вы находитесь в группе доходов от 9326 до 37 950 долларов, которая облагается 15 %-ным налогом. Стоит вам превысить свой годовой доход на тысячу долларов, как вы сразу попадаете в другую группу – доходы от 37 951 до 91 900 долларов, которая облагается уже 25 %-ным налогом. Обидно. Но выход есть: вы можете пожертвовать на благотворительность эту лишнюю тысячу долларов и тем самым вернетесь в свою прежнюю группу, заметно выиграв в уплате налогов. Американцы нередко так и поступают. Впрочем, как это нередко бывает в Америке, практический расчет идет рука об руку с соображениями моральными. Участие в благотворительности многие считают просто правильным.

То же самое можно сказать и о пиаре применительно к филантропии большого бизнеса. У нас постсоветская благотворительность крупного бизнеса начиналась исключительно как пиар-акция. В условиях, когда отношение к новобогатым в России было не просто отрицательным, а откровенно враждебным, это была попытка как-то сгладить социальный накал. Но, если вдуматься, так ли уж это существенно, по какой причине люди или корпорации жертвуют средства на что-то важное – накормить голодных, вылечить ребенка или просто поставить новый спектакль?

В Америке давно определились: налоги с пожертвований не взимаются (хотя некоторые ограничения имеются), развитие благотворительности важнее недополученных бюджетом денег. Это важно для нравственного здоровья общества. Это важно для устойчивости самого государства, потому что благотворительность обычно компенсирует то, с чем государство не справляется.

Разумеется, в такой системе возможны злоупотребления. Откровенных мошенников я выношу за скобки, но легко могу представить, например, какую-нибудь тихую, малозаметную американскую благотворительную организацию, которая собирает пожертвования, что-то на этом поле делает, но особой пользы никому не несет. Налогов она не платит, и по большому счету ее главная цель – обеспечить рабочее место с неплохой зарплатой своему создателю.

Могу представить и другую ситуацию: допустим, у вас есть старый, хотя еще и на ходу, автомобиль. Вы бы и рады от автомобиля избавиться, однако суета с его продажей не стоит денег, которые можно за него выручить. Взять бы тогда и бросить его в пустынном месте. Но в Америке это чревато значительным штрафом, а утилизация стоит денег. Зато можно передать авто в дар благотворительной организации и при этом еще получить там справку с оценкой стоимости вашей машины на момент сдачи. Пусть эта сумма небольшая, но вы ее можете списать со своих налогов как благотворительное пожертвование. И при этом чувствовать, что сделали хорошее дело. Такой шаг, конечно же, трудно назвать филантропией в высоком смысле этого слова, духовных порывов тут не наблюдается. Но по факту это – благотворительность, потому что кому-то ваша раздолбанная машина может сильно облегчить жизнь. И вот тут мы подходим к самому интересному вопросу – сколь важны мотивы благотворительности.

Конечно, в наших культурных традициях больше принята благотворительность тихая, без фанфар и шума. В Америке, как мне показалось, этот вопрос даже не обсуждается. Там больше думают о результате. Если кто-то хочет сделать дар и остаться неизвестным – что ж, можно восхищаться, пусть такая благотворительность считается выше духом. Если кто-то хочет, чтобы на построенной им больнице красовалось его имя – тоже нормально. А почему, собственно, нет? Почему те, кому эта больница вернула здоровье, не должны знать имя человека, которому обязаны?

В конце концов, так ли уж важно, что чувствовал и какую цель преследовал мистер Оливер, когда лет 100 назад подарил Питтсбургу крытый бассейн, который служит и по сей день. Или мистер Фиппс, чья замечательная оранжерея давно стала одной из самых известных и любимых горожанами городских достопримечательностей. Или еще одна богатейшая семья Питтсбурга – семья Хайнц, в России известная своим кетчупом, а в своем родном городе – концертными залами, музеями и многим другим, чем сегодня гордится город.

Во все времена ключевыми для благотворительности были слова «хорошо» и «нужно».

Можно до хрипоты спорить, как называется то, что происходит сегодня в наших отношениях с Соединенными Штатами, – холодная ли это война или что-то совсем другое. Очевидно лишь то, что политики, пресса и даже какая-то часть обычно равнодушных к России обывателей в Америке сегодня не любят нас примерно так же, как не любили в годы маккартизма. Ну не то, чтобы всех нас – не любят все, что связано с Кремлем, властью. Не любят и ежедневно доказывают это делом – санкции, все новые и новые обвинения, большие и маленькие гадости по линии МИДа и пр. Мы огрызаемся, но больше, чтобы сохранить лицо. Мы все еще не до конца простились с иллюзиями, порожденными Трампом, и на всякий случай оставляем дверь открытой. Но это ничего не меняет, отношения с каждым днем становятся только хуже. И тут возникает интересный вопрос: как долго все это будет продолжаться и куда это приведет?