Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Так вот, зададимся вопросом, должна ли наша власть отвечать за таких, как эта самая «тройка»? Не правильнее ли будет, чтобы именно «тройка» ответила перед властью — перед народом, перед каждым из нас?

Зададимся вопросом: разве председатель сельсовета товарищ Антонишин, председатель колхоза товарищ Гребень и его заместитель товарищ Тютюнник не соучастники преступления, за которое осуждены пять непосредственных истязателей? Разве они — не те, кого закон именует «пособниками», содействовавшими «совершению преступления советами, указаниями, предоставлением средств или устранением препятствий»? Я не знаю, давались ли ими советы и указания Шкаранде или Зинцу, но то, что они предоставили в их распоряжение кабинет секретаря исполкома, где два часа истязали мальчишку, — это я знаю точно.

А если признание их соучастниками иной юрист назовет натяжкой, то спрошу я тогда: не превысили ли они свою власть, что само по себе тягчайшее преступление? Не взяли ли на себя самовольно функции обвинителей, судей и исполнителей «приговора» — всех вместе и сразу, — функции, которые им не принадлежат и не могут принадлежать? Не возомнили ли, что у них на селе монопольное право миловать и казнить?

Мне, наверное, возразят: превышение власти — это активные действия, а наша троица проявила скорее попустительство и пассивность. Что ж, закон предвидел и это, установив наказание за невыполнение должностным лицом своих обязанностей, причинившее существенный вред правам и интересам граждан. Почему же на сей раз закон промолчал?

А если и он почему-либо не подходит, то не должны ли товарищи Гребень, Тютюнник и Антонишин отвечать за неоказание помощи истерзанному мальчишке? За то, что закон именует «оставлением в опасности»? За преступную отправку умирающего в милицию, вместо того чтобы доставить его в расположенную по соседству больницу, где — по заключению экспертизы — при своевременном оказании помощи его можно было спасти?

Председатель исполкома Антонишин не просто «благословил» эту отправку — он предварительно позвонил в дежурную часть и сообщил об угоне машины, не сказав ни слова о том, что здесь же, рядом, в той самой комнате, откуда он говорит по телефону, скрючившись, лежит на полу жертва тяжкого преступления. Не полагается ли в таком случае Антонишину и его друзьям отвечать за недонесение о достоверно совершенном преступлении? Лишь один этот факт влечет уголовное наказание. Почему же он не повлек?

Ну а как быть с законом об ответственности за ложные показания? Касается ли он и наших героев, которые, не краснея, врали суду что положит бог на душу под громкий смех всего зала, хотя смех этот был печален и горек. Они так врали, так вертелись и ловчили, что суд не выдержал — вынес частное определение, где о поведении нашей «тройки» сказано четко и веско: «…не желая наступления ответственности за то, что в их присутствии жестоко избили несовершеннолетнего, который тут же потерял сознание, а через два дня скончался в больнице, Гребень, Тютюнник и Антонишин отрицали достоверно установленный судом факт избиения Коломийца на их глазах и не дали правдивых показаний…» И что же: привлекли их — пусть только за это? Пожурили хотя бы?

И не про них ли, наконец, закон, карающий за надругательство над советским флагом. Тем, что колышется над добротной крышей Мизюковского сельсовета? Тем «сквозным, земным, родным», что в известной поэме Алексея Недогонова «свет зари распространял». Это не поэтическая вольность, не литературный образ, но символ, исполненный глубокого социального смысла. Ибо в нем, в этом флаге над сельсоветом, — величие строя, который существует на нашей земле, его человечность, его героическое прошлое и историческая перспектива. Не для красоты вознесся он над этим домом — во все века и у всех народов национальный флаг на резиденции власти почитался святыней. Так можно ли допустить, чтобы те, кому доверено его беречь, кому поручено его украшать делами добрыми и достойными, творили бесчинства под сенью нашего Красного флага, прикрываясь демагогической болтовней о своих «благих» побуждениях? Так не есть ли та дискредитация власти, которую Антонишин с друзьями учинили в здании, увенчанном советским Государственным флагом, самое злостное над ним надругательство?

В нашем обществе нет никого, кто стоял бы вне закона и над законом, для кого закон — не указ. Все — без малейшего исключения — равны перед его непреложностью, выражающей волю народа, — с одним-единственным уточнением: кому больше доверено, с того больше и спрос…

— Вот и ладненько! — облегченно вздыхает товарищ Тютюнник, когда я говорю, что больше вопросов у меня нет. — А теперь… — Он весело подмигивает. — По традиции… Для дорогого гостя… Стол накрыт. И горилка готова.

Я хорошо знаю те единственные слова, которые надо произнести в ответ, но, теряясь от этого торжествующего самодовольства, бормочу какую-то чушь:

— Спасибо… Уже поздно… И здоровье не позволяет…

Он снисходительно поглядывает на меня, чувствуя свое превосходство, свою увесистую, прочную силу:

— Ну, если здоровье… Придется уважить…

Машина поехала заправляться, и, ожидая ее, мы какое-то время молча стоим на крыльце, дышим влажным и теплым воздухом, настоянным запахом спелых яблок. Где-то рядом тарахтят грузовики, звонят телефоны, хлопают двери. Ночь на дворе, а жизнь идет полным ходом: уборочная страда не знает покоя.

— Жизнь, — говорю я, — кипит. Хорошо!..

— Хорошо, — соглашается товарищ Тютюнник. — Очень хорошо. Только мать этого Коломийца… Все шастает, шастает… Придет, сядет вот тут на ступеньки и ревет. — Он натужно смеется. — Представляете, нам каково? Работаешь, сил не жалеешь, а она по нервам ходит. «Ну чего, — говорю, — ты ревешь? У тебя ж еще дети есть, вот и воспитывай их хорошенько. А по тому, непутевому, чего зря реветь?» Вы бы, товарищ писатель, как-нибудь эту мамашу через газету пробрали, а? Чтобы душу не травила.

1977

Первым откликнулся исполком Винницкого областного Совета народных депутатов: очерк был обсужден на заседании исполкома и признан правильным. Все три его главных «героя» — Антонишин, Гребень и Тютюнник — были сняты с занимаемых должностей, исключены из партии и привлечены к уголовной ответственности.

Затем пришло письмо от первого заместителя прокурора Украинской ССР. Он сообщал о том, что бывшие товарищи Антонишин, Тютюнник и Гребень отданы под суд «за преступное бездействие». Для скорейшего расследования была создана группа под руководством следователя по особо важным делам при прокуратуре республики.

Информация об этом появилась в газете и вызвала много благодарных читательских писем. Но — не только благодарных. Пришло, например, письмо из Ростовской области. Автор его, зоотехник П. Стрельченко, был от очерка отнюдь не в восторге. «Знаете, чем меня не удовлетворил ваш очерк? Своей беззубостью. Нет логического вывода из того, что вы рассказали. Каков же этот логический вывод? — спросите вы. Отвечаю: всех виновных в гибели несовершеннолетнего Петра Коломийца, включая и прямых исполнителей, и покровителей, надо судить публичным судом и в назидание им подобным беспощадно казнить как злейших врагов нашего общества…»