Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

О том как происходила «чистка» КГБ с участием Сергея Ковалева (и по его собственному рассказу) речь будет чуть ниже.

Впрочем, даже не имея законных полномочий, но пользуясь неразберихой и нарастающей в стране слабостью власти в год перед путчем, какие-то части КГБ действовали с удвоенной активностью. О внешнеэкономической деятельности КГБ и вновь созданного из его сотрудников Управления по международным экономическим связям Министерства иностранных дел (казалось бы, есть Министерство внешней торговли), не говоря уже о Международном отделе ЦК КПСС кое-что уже написано, есть (немного) опубликованных документов, но, главное, это должны и, будем надеяться, смогут описать профессионалы.

Мне, естественно, было заметнее то, что происходило внутри страны. Во-первых, сотрудники КГБ всячески нагнетали в стране нервозную обстановку. По сделанному мне признанию Проханова (в период подготовки последней конференции о КГБ в 2003 году) он и Сергей Кургинян в этот период каждую неделю писали очередной вариант якобы обнаруженных (неизвестно где и кем) вариантов государственного переворота и захвата власти в стране (тоже неизвестно кем). Вся эта пугающая стряпня печаталась в «Известиях», «Литературной газете» и других массовых изданиях, выходивших тогда миллионными тиражами.

Кроме провоцируемой паники, рекламы Ельцина, борьбы с «Гласностью» и со всеми демократическими организациями, с кем не удавалось договориться, КГБ в этот год перед путчем уже не создавал новые общественные организации, а усиливал влияние в уже существующих и, главное, свое «представительство» во всех «советах», начиная с районных по всей стране и кончая Верховным Советом.

До этого появились нашпигованные, а иногда прямо созданные сотрудниками КГБ многочисленные национальные «фронты» и общественные организации. Осведомленный Полторанин прямо указывает в их числе ленинградский клуб «Перестройка», не менее очевидным в Москве было, к примеру, движение анархистов, сплошь вышедшее из комсомольского Комитета молодежных организаций.

Теперь к стукачам и «покаянцам» в общественном движении прибавились все наши бывшие следователи КГБ. Они усиленно баллотировались в Верховный Совет, Моссовет, Ленсовет и в другие советы. Следователь Алика Гинзбурга был одним из главных демократов в Московском Совете, приятель Путина Черкесов — следователь по делам всех ленинградских диссидентов — был под крылом у Собчака. Когда позднее на нашей конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» Олег Калугин назвал кличку «Николай», под которой работал в КГБ депутат Госдумы Бабурин, он даже проиграл дело в суде, поскольку не имел права разглашать секретную информацию. К 1990 году, по нашим данным, в перестроечные советы всех уровней было избрано 2576 только штатных сотрудников Комитета государственной безопасности, но ведь большинство было нештатных и «доверенных лиц».

Я уже писал, что баллотироваться в Верховный Совет СССР не захотел.

Сахаров и Ковалев решили баллотироваться и были избраны. Как тяжело там было Андрею Дмитриевичу при всем огромном его авторитете и с каким трудом ему удавалось хоть что-то сказать, мы все знаем. Пренебрегать Ковалевым было легче и Сергей Адамович, который тогда вообще ничего не мог сказать в Верховном Совете — ему просто не давали слова, через много лет заметил:

— Меня использовали только как ширму — брали в какую-нибудь поездку, скажем, в США и когда там начинались протесты по поводу того, что творится в Советском Союзе, выдвигали меня и говорили:

— Смотрите — вот Ковалев. Где был раньше и где теперь, а вы говорите, что у нас ничто не изменилось.

Мне неизбежная роль ширмы была очевидна заранее и не прельщала.

Это была остро ощущаемая мной после тюрьмы враждебная среда с морем сексотов (секретных сотрудников), как Бабурин, Собчак и сотнями «доверенных лиц», понять кто есть кто в России и к чему все это ведет, было очень непросто. Но именно в «Гласности», с которой велась непрекращающаяся борьба, понемногу все становилось более ясным.

Положение редакции «Гласность» перед путчем, как, впрочем, и после него, было очень странным. С точки зрения большинства это была мощная, богатая, процветающая организация, что подтверждалось ее влиянием и в Советском Союзе и во всем мире. Гавриил Харитонович Попов, как только был избран мэром Москвы тут же, без всякой моей просьбы и не видя меня, передал документы о выделении «Гласности» дворца на берегу Москвы-реки за стеной английского посольства. Когда мы приносили для дальнейшего оформления документы, подписанные Поповым, нам только смеялись в лицо, было очевидно, что дворец этот мы не получилм никогда, да и не вполне ясно было, зачем он нам нужен. Илья Иосифович Заславский, ставший председателем октябрьского райисполкома и вводивший капитализм в отдельно взятом районе, не только попытался кому-то продать памятник Ленину на Октябрьской площади, но и решил упростить наше устройство выделив дом в своем районе (тоже трехэтажный) почти на углу набережной Москвы-реки и Старомонетного переулка. Но во дворе этого дома оказалась стратегическая электростанция, снабжавшая энергией все правительственные подземные бункеры и «Гласность» нельзя было к этому и близко подпускать (хотя был уже готов для нас проект реставрации дома), что нам тут же разъяснили. Заславский тогда выделил нам еще два небольших домика на Большой Полянке. Но есть лагерное правило — нельзя защищать того, кто сам себе не может помочь. Начиналось время «большого хапка», как скажет Сергей Михалков через пару лет, участвуя в разгроме «Советского писателя». Мы на это не были способны, да и не хотели в этом участвовать. Для получения домов нужно было давать взятки, которые мы давать не хотели, не умели, да у нас бы и не взяли — мы были не «свои», ненадежные.

«Ежедневная гласность», как и весь фонд «Гласность», ютилась то у меня дома, то в съемной квартирке и с трудом жила на микроскопическую подписную плату и остатки моих гонораров на Западе. Ира Ратушинская и Игорь Геращенко придя ко мне в Лондоне в дом лорда Мальколма Пирсона, были насмерть обижены тем, что я ничем им не помог. А мне нечем им было помочь — у меня просто ничего не было. Даже гораздо более опытная, депутат и помощник президента Галина Васильевна Старовойтова тоже однажды, но, конечно, позднее, спросила не могу ли я ее партии помочь, совершенно не понимая, что «Гласность» всегда держалась буквально «на соплях». Мне могла бы помочь семейная коллекция живописи, но она все еще находилась по русским и украинским музеям и, хотя однажды я обнаружил в почтовом ящике извещение из Генеральной прокуратуры о том, что я реабилитирован, но время на возвращение коллекций я нашел только в двухтысячном году. А тогда, узнав через год, что генерал КГБ Судоплатов — профессиональный террорист и убийца, тоже реабилитирован, как жертва политических репрессий, я написал в Генеральную прокуратуру и газету «Известия», что отказываюсь от этой чести, так как не могу стоять рядом с таким замечательным человеком.