Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

В первую очередь ему приходилось освободить от гипертрофированных наслоений савинковский эпизод. В своей мемуарной книге вдова С. Г. Рейли. Пепита Бобадилья приводит письмо М. В. Захарченко-Шульц, написанное в те дни из Гельсингфорса [276]. Рассказав подруге о драматических событиях последних недель и поведав ей правду о гибели Рейли, только что впервые услышанную от Опперпута, М. В. Захарченко вставила в письмо и просьбу: «Прошу только об одном: сообщите мне о человеке, которого зовут Александром Опперпутом. Какую роль он играл в савинковской истории?» — надеясь получить новые детали, которые адресат мог узнать от Сиднея Рейли. Но, очевидно, Пепита не была посвящена в ту историю и ей нечего было сообщить, кроме разве что повторения вслед за газетами общих обвинений Опперпута в провокаторстве. Интересен поэтому ответ М. Захарченко, посланный 25 мая:

Только что получила Ваше письмо, в котором Вы сообщаете о всех прошлых мерзостях человека, присоединившегося к нам. Я знаю все это из его собственных уст — он ничего не скрыл. Он подтверждает многое. Он говорит, что был вынужден под пыткой выдать все, что знал, когда его арестовали в 1921 году, но уверяет, что прежде никогда не был провокатором. Правду ли он говорит, я не знаю. Но теперь он как будто ведет себя искренно, полностью все разоблачает, помогает иностранным представителям разбираться в провокационной работе и спасать свох агентов, одним словом, деятельно разрушает всю работу, которую ГПУ вело в течение пяти лет.

Конечно, все прошлое говорит против него. Вся моя душа возмущается против него. Но когда я подумаю о том, что один из многих тысяч посмел восстать против всемогущества ЧК, нашел в себе силы сбросить величайшее бремя, я чувствую, что подло отворачиваться от него и отказывать ему в помощи в такую минуту. Бороться с врагом можно тогда, когда он крепок и силен, а не тогда, когда он сам отдается вам в руки.

Оправдывать его, конечно, я не собираюсь, об отвратительном прошлом также не хочу говорить, но твердо считаю, что мы должны ему помочь реабилитироваться и искупить прошлое своей собственной кровью или кровью своих недавних хозяев. Он говорит, что такова его собственная цель, и я собираюсь его испытать. Если я снова ошибусь, тем хуже для меня. Но если я права, то мы в нашем деле получили неоценимого помощника, знающего наших врагов лучше всех нас.

Можно ли с уверенностью сказать, что он продолжает вести двойную игру? Если же он искренен, то он такая же жертва, как мы все.

Не спрашивайте меня пока о моих планах. Забудьте все, что я писала раньше по этому поводу, и никому ничего не говорите. Я надеюсь, что мы скоро увидимся и тогда поговорим.

Прошлое Опперпута не должно мешать нам пользоваться его информацией, как мы считаем нужным. Я считаю, что мы должны широко разоблачить подлые приемы, которыми большевики провоцируют честных людей… [277]

За неделю до этого на новости и слухи об Опперпуте откликнулся находившийся в Англии евразиец П. С. Арапов. Он писал П. Н. Врангелю:

Только что получил письмо от Николая Михайловича <���Котляревского> с просьбой написать тебе по поводу последних событий. Я думаю в конце будущей недели ехать на континент и, узнавши, что ты вернулся в Брюссель, решил свернуть дня на два к тебе, чтоб подробно тебе о всем рассказать и поговорить еще об одном деле. Все это предпочитаю делать устно, а не по почте по ряду соображений. Пока что ограничиваюсь самыми общими данными. Причины, вызвавшие события, до сих пор еще очень таинственны. Но, во всяком случае, они окончательно и всецело подтвердили все наши и, в частности, твои предположения относительно характера всей организации «треста». Касаткин, фамилия которого упоминается в газетах, не один. Ожидаем с напряжением и интересом дальнейшего развертывания событий. По нашему мнению, «провал» отчасти — инсценирован, что называется, «une faussé sortie». Во всяком случае, удар нанесен главным образом по «Моллюске» <���Кутепову> и его работе. У нас есть все данные, что мы от этого только выиграем. О всем этом подробно с тобой переговорю. Прости, что так задержался с деньгами — привезу их с собой, чтобы не пересылать [278].

Не совсем ясно, кто это «мы», от имени которых говорит Арапов. Скорее всего, речь идет о реакции «евразийцев» и их попытке укрепить свои позиции (в том числе и в глазах Врангеля) за счет провала «монархического» «Треста» [279]. Не очень понятен и намек на то, что Касаткин (Опперпут) «не один». Можно думать, что это значит: он — не единственный, кто оказался в «Тресте» провокатором. К этому времени Арапов, конечно, еще не получил номер Сегодня за 17 мая со статьей Опперпута, где доказывалось, что «Трест» целиком опутан сетью провокаторов, и где приведен был длинный список чекистов, состоящих в организации, включая лидера евразийцев А. А. Лангового. Остается поэтому гадать, не относится ли «не один» к спутнице Опперпута, М. В. Захарченко-Шульц, и не содержится ли здесь, таким образом, намек на то, что и она, совершив побег с Опперпутом, выполняет задание ГПУ.

В. В. Шульгин узнал о провале «Треста» — в версии Потапова — в один день с получением письма Кутеповым, 24 апреля [280]. Кутепов, который к тому времени получил от беглецов и другую, отличную от потаповской, картину происшедшего, посоветовал Шульгину пока не высказываться публично о необходимости пересмотра писателем своей оценки путешествия в СССР и выводов из него, изложенных в Трех столицах. Ведь одно допущение, что поездка была сплошной инсценировкой ГПУ, придавала восторженному заключению автора о том, что Россия воскресает, гротескный оттенок. Совершенным конфузом оборачивались и монологи «контрабандистов», поскольку сейчас становилось невозможным отделить подлинную политическую программу руководства «Треста», столь рьяно отстаиваемую в книге, от чекистского блефа. Дело усугублялось тем, что Шульгин был более склонен к тому, чтобы принять версию Потапова, позволявшую придерживаться мнения о Якушеве как о светлой личности, чем версию Опперпута, согласно которой организация была не чем другим, как «легендой» ГПУ.

Выжидательно-молчаливым вынужден был быть и главный редактор Возрождения. В своем «Дневнике политика» он буквально несколькими скупыми фразами откликнулся на новости, вызвавшие оцепенение в эмигрантской общественной жизни:

Советская печать сообщила об арестах в Москве и других местах каких-то «монархистов», которые якобы лишены всяких связей с какими-либо слоями населения. За этим сообщением вскоре, однако, последовало тоже отмеченное у нас, появившееся в рижском «Сегодня» сенсационное разоблачение бывшего агента ГПУ Стауница-Опперпута о системе и сети провокации внутри России и за границей, созданной ГПУ. Не имея возможности и не желая сейчас судить об этом разоблачении по существу, мы не можем, однако, не оценивать и его как симптом внутреннего разложения полицейской организации советчины [281]