Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Публикация шульгинского «Послесловия» 15 октября в газете П. Б. Струве Россия явилась неприятным сюрпризом для Кутепова. Новая версия шульгинских показаний расстроила его едва ли не еще сильнее, чем июньские статьи, и он сразу выразил свое неудовольствие по адресу и редактора газеты, и автора:

Многоуважаемый Петр Бернгардович,

в «послесловии» В. В. Шульгина много написано лишнего, поэтому я очень сожалею, что ни Вы, ни В. В. Шульгин не нашли нужным предварительно эту статью показать мне. Безусловно, «послесловие» в такой редакции нанесло еще больший вред нашему общему делу.

Прошу Вас принять уверение в моем уважении и преданности.

А. Кутепов [412].

Можно думать, что наибольшее беспокойство в нем вызвали отчет Шульгина о расколе в «Тресте» по вопросу о терроре, его рассказ о встречах с М. В. Захарченко-Шульц в ходе поездки в советскую Россию и высказанная им догадка о попытке «контрабандистов» заманить в свою западню Врангеля. На это письмо П. Б. Струве отозвался следующим разъяснением:

В ответ на Ваше письмо от 15 октября с. г. почитаю нужным сказать следующее.

Относительно статьи В. В. Шульгина, полученной мною накануне дня выпуска номера — выпуск этот, в силу позднего получения статьи, был величайшим «тур-де-форсом», — мне было ясно и известно, что она появится во всяком случае, если не в «России», то в другом месте (написана статья как послесловие к одному иностранному переводу «Трех Столиц»). Автор Вашей цензуры не предполагал и не желал, считая, очевидно, ее невозможной и нежелательной, после разоблачений Бурцева. Таким образом, я, который был всегда и против опубликования книги Шульгина (я считаю, что я в этом оказался вполне прав), имел перед собою только такие вопросы:

1) где меньше вреда принесет опубликование: в «России» или в другом месте?

2) можно ли без вреда для дела откладывать объяснение Шульгина и обсуждение на страницах «России» т. н. «разоблачений» Бурцева?

Я должен был, не теряя буквально ни одной минуты, решить эти два вопроса, и считаю, что решил их совершенно правильно и в интересах дела. Как Вы знаете, влиять на Шульгина очень трудно — можно лишь стремиться к тому, чтобы его образ действий приносил возможно меньше вреда. Это и было достигнуто. Поэтому я считаю, что опубликование в «России» было полезно — это и сказалось на том, что враждебная сторона замолкла, ибо ей, в сущности, сказать теперь уже нечего.

В день получения и сдачи в набор статьи В. В. Шульгина я поручил К. И. Зайцеву, который знал все обстоятельства дела, срочно предупредить Вас о появлении в ближайшем же номере «Россия» объяснений Шульгина и моего «Дневника»

Прошу Вас принять уверения в моем истинном уважении и совершенной преданности [413].

Если в октябре 1926 года Шульгин выступил с протестом против того, что рижская Сегодня самовольно напечатала отрывки из его книги, то сейчас он не только предоставил ей полный текст «Послесловия» (напечатанный в трех номерах газеты от 18–20 октября), но и дал интервью ее корреспонденту, появившееся в номере от 16 октября. Иное, чем ранее, отношение к этому безусловно чуждому для него органу печати возникло как в силу изменившейся общей ситуации, так и из-за того, что Сегодня обнаружило ббльшую информированность об Опперпуте и «Тресте», чем любая другая газета. Интервью это вновь свидетельствует о том, с каким недоверием писатель относился к утверждениям о насквозь провокаторской сущности «Треста». Он сказал:

Я не был осведомлен о намерении В. Л. Бурцева выступить с разоблачениями, точно так же, как и о содержании этих разоблачений. Как я уже сообщил представителям парижской печати, я считаю часть сведений, опубликованных Бурцевым, сообщенными преждевременно. В частности, фамилию Федорова-Якушева я не только Бурцеву, с которым я вообще не беседовал и не переписывался, но и никому другому не сообщал… Однако, получив в мае этого года некоторые сведения о «контрабандистах», описанных мною в «Трех столицах», сведения, идущие вразрез с той точкой зрения на эту организацию, которой я руководился, когда писал мою книгу, — я лично считал полезным и нужным осветить моим читателям и другую сторону медали, поскольку, конечно, она была ясна для меня самого. В середине июня мною были написаны две статьи под заглавием «Опперпут» и «Сидней Рэй-ли», которые предназначались для «Возрождения». Однако я не мог получить разрешения на печатание этих статей от лица, доверительно сообщившего мне новые сведения о «контрабандистах».

Статья Бурцева вынуждает меня сообщить ряд дополнительных обстоятельств, касающихся моей поездки. Надо сказать, что я впервые встретился с Федоровым-Якушевым еще в 1923 г. В течение моей поездки в Россию я несколько раз беседовал с ним и с Опперпутом.

Подробности этих свиданий я предполагаю рассказать в послесловии к английскому изданию моей книги, которое готовится к печати [414].

Шульгин повторил, что в своей книге он описал только те стороны советской жизни и только те факты, которые сам наблюдал, ничего не сочиняя. На вопрос о том, не появилось ли у него во время путешествия малейшего подозрения в причастности «контрабандистов» к ГПУ, он ответил:

Если окончательно выяснится, что «Трест» был всецело создан ГПУ и служил ему верой и правдой, — то будет ясно, что я обязан благополучным окончанием моей поездки именно моему безусловному доверию «контрабандистам». Во всяком случае, я лично и сейчас думаю, что некоторые из «контрабандистов», с которыми мне пришлось иметь дело, ни в какой мере не были причастны к ГПУ; это мне представляется психологически невозможным. Но в ту пору я верил всем контрабандистам вместе, верил в организацию.

Здесь небезынтересно упомянуть об одном эпизоде. Когда осенью 1925 г. я подготовился к моей поездке, мне, несмотря на все усилия, не удалось вполне сохранить ее секрет. Я помню мою прогулку с одним из моих друзей, который познакомился с Федоровым одновременно со мной в 1923 году… Мы гуляли в живописных окрестностях Сремских Карловцев, где я тогда жил. Мой собеседник убеждал меня, что Федоров провокатор, что моя гибель для него несомненна и что меня ждет судьба Савинкова… Но мое решение ехать было непреклонно, я знал, конечно, что поездка моя не может не быть рискованной, и потому такие разговоры в такой момент меня, естественно, раздражали. И в порыве раздражения я сказал то, чего совершенно не думал:

— Если «Трест», как вы утверждаете, — отделение ГПУ, то в таком случае я за себя совершенно спокоен. Потому что если Федоров и другие — провокаторы, — то им выгоднее всего благополучно выпроводить меня обратно. Я вряд ли представляю для них особенно лакомую добычу, а они будут думать, что мое благополучное возвращение создаст в их пользу доверие, которое они могут широко использовать.