Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Шульгин отдавал себе отчет, что каждый день промедления с объяснением случившегося создавал благоприятную обстановку для самых мрачных предположений. Берлинский Руль, например, заявлял:

Такое замалчивание, заставляющее строить самые тревожные догадки и уничтожающее, так сказать, все границы для фантазии, прямо преступно. Невозможно понять, чем можно было бы такое замалчивание объяснить, ради чего гнойник так тщательно ограждается от «посторонних» взоров, откуда берется такое странное согласие с ГПУ, которому так важно, чтобы было шито-крыто.

Не дожидаясь разъяснений автора, обозреватель Руля ныне выдвигал безапелляционно-уничижительную оценку Трех столиц, с торжеством приписывая все неприемлемые стороны шульгинского сочинения — чекистской диктовке:

Но самым печальным и самым страшным во всей этой сенсации безусловно является злобная книга Шульгина «Три столицы», излагающая его впечатления от провокаторской поездки. Рукопись книги была предварительно отослана в Москву на просмотр ОГПУ, где она и была проредактирована.

В результате этой редакторской работы в книге Шульгина отчетливо определились два лейтмотива: во-первых — в России все осталось по-старому, только немного хуже, но зато советская власть создала много хорошего, за что следует в ножки ей поклониться, а во-вторых — евреи все до одного должны удалиться из России под страхом быть истребленными. Сочетание этих двух лейтмотивов представлялось весьма знаменательным уже и тогда, когда еще не было известно об активном сотрудничестве ОГПУ. Когда же на это было указано Шульгину в печати, он рьяно отстаивал свои взгляды: недаром говорится, что горбатого могила исправит. Но теперь, после того как выяснилось, что за указанным сочетанием стоит сотрудничество провокаторов, что книга «Три столицы» составлена Шульгиным под редакцией ОГПУ, неужели он от своего авторства не отречется, неужели он не расскажет, как в действительности все происходило, как провокаторам удалось заманить его в западню, что они старались внушить ему, в какую сторону устремляли его внимание, какие цели преследовали при устраиваемых ему встречах и тайных собеседованиях? Неужели теперь Шульгин будет держаться той же тактики, что и ОГПУ, и так же молчать, как и этот советский застенок? [395]

Белградское же Новое Время, в противоположность Рулю, отрицало, что разоблачения Бурцева сколько-нибудь умаляют достоинства шульгинской книги:

Во всяком случае, если даже беспрекословно допустить провокацию от начала и до конца и самыми убежденными и верными агентами ГПУ, ценность книги В. В. Шульгина от этой провокации ничуть не уменьшается. Он видел своими глазами, слушал своими ушами и прислушивался не к одним агентам ГПУ, а ко всей подъяремной русской жизни, и оценивал все своим собственным мозгом [396].

Перед лицом стремительно разраставшейся кампании Бурцев и Мельгунов предприняли — каждый на свой лад — попытку оказать воздействие на ее ход. В интервью газете Дни Бурцев поведал, что весь материал был им почерпнут из показаний Опперпута, данных в Финляндии. Тем самым признавалась документальная ценность неопубликованных записок Опперпута, в свое время отвергнутых рижской Сегодня и не удостоенных достаточного внимания со стороны Возрождения в пору его редактирования Струве. Мельгунов в беседе с корреспондентом той же газеты указал, что случай с Шульгиным — лишь один, и притом сравнительно незначительный, эпизод в истории «Треста». Необходимо исследовать всю совокупность обстоятельств, и первостепенное значение при этом приобретает личность и деятельность Опперпута. Мы, сказал редактор журнала Борьба за Россию, заняты сейчас расследованием этого дела и ждем точных сведений из СССР. Мельгунов при этом осудил публикацию статьи Бурцева: «В книге Шульгина есть много “странностей”, делающих правдоподобным факт участия ГПУ в его поездке. Но я заявляю, что выступление Бурцева я считаю не только преждевременным, но и легкомысленным, и с этой точки зрения я вполне оправдываю газету, отказавшуюся напечатать письмо г. Шульгина» [397].

Это было первым индикатором разногласий, вспыхнувших вокруг статьи Бурцева в кругу его единомышленников по журналу Борьба за Россию. Вскоре вся редакция сочла необходимым отмежеваться от его выступления. В ее заявлении говорилось:

По поводу разоблачений, опубликованных В. Л. Бурцевым, о вовлечении некоторых террористических групп в сети ОГПУ, — редакция «Борьбы за Россию» считает необходимым заявить, что выступление В. Л. Бурцева было индивидуальным. Что касается самых разоблачений — то материал, опубликованный В. Л. Бурцевым, получен им от третьих лиц и является неполным и неточным, почему такое опубликование и было преждевременным. Редакция «Борьбы за Россию» надеется в ближайшем будущем опубликовать строго проверенные данные по этому вопросу [398].

В своем примирительном по тону ответе на это заявление, помещенном через неделю, Бурцев повторял, что предпринятый им шаг был актом, «разумеется, индивидуальным», и высказывал уверенность, что взгляды журнала Борьба за Россию родственны его отношению к провокации [399]. Но, несмотря на то что вышел Бурцев из редакции лишь спустя несколько недель (в связи с расхождениями в оценке Братства Русской Правды), ни от кого не могли укрыться острые противоречия между ним и остальными руководителями журнала, возникшие в связи со спорами о целесообразности предпринятых им разоблачений «Треста».

Яростной критике статья Бурцева «В сетях Г.П.У.» была подвергнута в передовой П. Б. Струве, помещенной в газете Россия 15 октября. Он присоединился к заявлению Мельгунова о преждевременности появления бурцевских разоблачений и о «партийном» использовании их в политических схватках эмигрантского общества, добавив даже, что эти разоблачения должны быть на руку большевикам, в особенности потому, что, по Бурцеву, получалось, что под контролем ГПУ оказалась решительно вся антисоветская деятельность эмиграции. Он также подчеркнул, что статья Бурцева ничего нового в себе не заключала по сравнению с майской «исповедью» Опперпута, причем ссылка Струве на этот скомпрометированный источник, по-видимому, была призвана заронить дополнительные сомнения относительно качества сообщенных сведений.

Лучше многих осведомленный о внутренней ситуации в «Тресте», П. Б. Струве отметил грубую ошибку Бурцева, который в своей статье утверждал, что деятели «Треста», выезжавшие за границу, выступали с проповедью террора и искали помощи из-за рубежа в осуществлении этой тактики. Струве на это возразил: