Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Но вот что я достоверно знаю и категорически утверждаю.

Был ли «Трэст» просто созданием ГПУ или сложным переплетом большевицкой провокации и противобольшевицкой борьбы, — организация эта нарочито и подчеркнуто отрицала непосредственно активные, т. н. террористические, действия против большевицкой власти, считая таковые действия преждевременными и вредными. Поскольку я получал сведения о «Трэсте» — а такие сведения доходили до меня разными путями из заслуживающих полного доверия источников, — известное недоумение и, должен признаться, подозрение вызывал во мне — и притом именно своей особливой нарочитостью и подчеркнутостью — этот анти-террористический характер данной организации. Поэтому если «Трэст» был прямо основан ГПУ или вообще самими большевиками — такое одностороннее объяснение его возникновения я лично считаю маловероятным упрощением гораздо более сложного сплетения мотивов и фактов, — то, очевидно, не с целью провокации террора, а с прямо противоположной целью — практического предотвращения такого.

Словом, «Трэст» практически был — организацией анти-террористической [400].

В связи с этим Струве заявил, что процесс пяти монархистов-террористов в Ленинграде, вопреки Бурцеву, к «Тресту» никакого отношения не имел. Для такого утверждения Струве имелись и в самом деле веские основания: «латвийская» тройка с деятельностью «Треста» никак не соприкоснулась, а финляндский отряд, два члена которого фигурировали на этом процессе, сформирован был, в сущности, одновременно с ликвидацией «Треста».

Но тем самым вся система аргументации Бурцева как бы оказывалась вывернутой наизнанку. Если для него увязывание ленинградского процесса с разоблачением советской провокации было необходимым в целях обоснования тактики террора, то у Струве, напротив, защита линии Кутепова приводила к обособлению истории «Треста» и ленинградского процесса друг от друга.

П. Б. Струве не остановился на общем развенчании «антитеррористического» фланга «Треста». Он пошел дальше и объявил евразийство выражением этого фланга и, соответственно, инструментом большевистской провокации. Идеологическим схваткам с евразийскими теориями П. Б. Струве уделял значительное место и прежде, в годы издания Русской Мысли и Возрождения, но теперь политические выпады против этого течения приобрели у него особенно резкий характер [401].

Осторожно, избегая однозначных выводов, говорил редактор России о роли Опперпута как в разделении «Треста» на адептов и противников террора, так и в ликвидации этой организации:

Указанному характеру «Трэста» вполне соответствует и ход событий, приведших к появлению на сцене агента ОГПУ Опперпута как деятеля «Трэста», разоблачившего последний. Те, как внутри-русские, так, может быть, и зарубежные антибольшевицкие личные силы, которые как-то приходили в соприкосновение с пресловутым «Трастом», раскололи последний именно тогда, когда они ясно и резко поставили вопрос о непосредственно активной борьбе с большевиками. Сыграл ли при этом Опперпут роль провокатора по отношению к активистам, или же он явился в этот момент подлинным врагом большевиков, их предавшим, жив ли он или убит, — этого на основании имеющегося материала пока никто, кроме самого ГПУ, не может с полной достоверностью сказать.

Правда, для каких целей, неясно, но как-то Опперпут извлек вовремя из России и тем спас целый ряд лиц. Это просто — факт. Но толковать этот факт можно различно [402].

Ближайший союзник Струве в тогдашнем спектре эмигрантской политической жизни, руководитель Борьбы за Россию Мельгунов, в статье, вышедшей в тот же день, 15 октября, вновь повторил, что вопрос о Шульгине является второстепенным, тогда как вопрос о достоверности признаний Опперпута — главным, поскольку идеологические декларации книги Три столицы, с самого начала казавшиеся надуманными, теперь выглядят просто инспирированными провокаторской интригой ГПУ. Говоря же об Опперпуте, Мельгунов поднял вопрос: как стало возможным, что этот провокатор, в 1922 году осужденный Савинковым, Эльвенгреном и Философовым, мог вступить в контакт с другими эмигрантскими группировками? Это свидетельствует, говорил автор, о крайней раздробленности эмиграции и о скверной постановке в ней дела осведомления. По поводу судьбы Опперпута Мельгунов высказывался столь же уклончиво, как и Струве:

Разоблачения Опперпута неожиданно прервались, и через некоторое время мы прочли официальное большевицкое сообщение о том, что он убит в перестрелке, как и близкая ему Захарченко, после покушения на взрыв здания ОГПУ в Москве. Каким образом после гельсингфорсских разоблачений Опперпут оказался вновь в России и участником террористического покушения? Это необходимо разъяснить, ибо в этой таинственной загадке, может быть, и лежит ключ к дальнейшему. Одно из двух: или Опперпут злостный предатель и вся история с разоблачениями ГПУ какая-то адская комбинация коммунистических охранников. Тогда, как уже высказывалось в эмигрантской печати, его убийство должно носить фиктивный характер. Конечно, при цинизме большевиков им не трудно расправиться, чтобы скрьггь следы, с тем агентом, который перестал им быть нужен (примеры из их прошлого найти нетрудно). Или это человек, решивший искупить свою вину совершением террористического акта. Опперпута заставили поехать, чтобы ликвидировать создавшиеся в России отношения: нужно было спасти людей, которых могли опутать провокационные сети ГПУ. Трудно в таких вопросах говорить о предположениях [403].

Более отчетливо о действиях Опперпута отозвался Бурцев. У него не было никаких сомнений ни в подлинности перехода Опперпута на сторону белых весной 1927 года, ни в гибели его. В интервью с газетой Дни он сказал:

Вас интересует мое мнение об Опперпуте? По-моему, показания, данные им в Финляндии, искренни. Это бывало и раньше, когда раскаявшиеся предатели давали верные показания о своей прошлой деятельности. Если все же есть такие, которые в этом сомневаются, то что же? — лишняя осторожность не мешает и даже необходима для дела. Насчет его судьбы, я думаю, что Опперпут убит. Он был уж выжатым лимоном и мог быть для большевиков даже вредным. Впрочем, определенных данных по этому вопросу у меня нет [404].

Высказывание это следует поставить в контекст слухов, из Англии (возможно, через П. С. Арапова) достигших варшавской газеты За Свободу!. В заметке, помещенной в номере от 21 сентября, говорилось:

По сведениям газеты «Морнинг Пост», известный Опперпут, руководивший покушениями в Белоруссии на агентов советской власти и якобы убитый вместе с Захарченко и Вознесенским, на самом деле жив и предназначается руководителями чека к дальнейшей провокаторской деятельности. 27 июля он получил из рук советской власти, по представлению ГПУ, красный орден за свою успешную провокаторскую деятельность. В настоящее время ему поручается специальная миссия на Дальнем Востоке, для каковой цели он, конечно, опять под новым именем направится в Китай. «Удачное» покушение, устроенное Опперпутом и повлекшее за собою смерть помощника начальника минского ГПУ Опанского, по словам «Морнинг Пост», было организовано центральным московским ГПУ, с которым у Опанского установились «натянутые отношения [405].