Клаус Хольцманн - Россия. Снова эксперимент

Следующий вопрос Проханова звучит так [52, стр. 155]: «Не нарушил ли Путин закон, когда будучи «главным комитетчиком» России, дал Собчаку самолет, вывез его из страны, спрятав в Париже от правосудия?» Ответ однозначный — нарушил. И не будем пытаться оспаривать это аргументом, что в России закон нарушается сплошь и рядом. Попытаемся разобраться в мотивах этого поступка. Есть много людей, которые не любят оглядываться назад. Путин — человек совершенно иного склада. Много написано о его привязанности к своим школьным учителям. Многие ли из нас сохранили такие чувства и пронесли их через годы? Большинство закончили школу и забыли. Среди людей, которых Путин считал близкими, Собчак занимал особое место. За годы учебы и дальнейшей совместной работы он, безусловно, стал Путину одним из самых близких людей. Поворошим наши собственные ощущения в момент, когда близкому человеку угрожает опасность. Чаще всего у простого человека возможность предотвратить опасность отсутствует. У Путина она была. У него был выбор: нарушить закон или оставить в беде близкого человека. Нелегкий выбор. Выбрать второе — терзаться потом всю жизнь (мог, а не сделал). Прибегнуть к первому — в стране такое сплошь и рядом, а пассивное ожидание неприемлемо для человека действия. И действие свершилось. Оно подтвердило устоявшееся выражение: «Путин своих не сдает». Только уже не в шутливой, а вполне человечной форме. Думал ли Путин в тот момент (да и не только в тот), что когда-либо он станет президентом? Конечно, нет. То, что это произошло впоследствии — результат стечения обстоятельств. А если бы оно не произошло? Вспомнил бы хоть кто-либо об этой операции? Наверняка нет. И у Александра Андреевича не возникло бы вопроса по этому поводу. Еще раз повторимся: в этих строках нет призыва к нарушению закона. Нет и оправдания сложившейся практике его нарушений. Была лишь попытка проникнуть в ход мыслей человека, оказавшегося в неординарной ситуации.

Любопытна оценка этой истории Ю. Скуратовым, профессиональным законником, которого нельзя к тому же заподозрить в излишних симпатиях к Путину. Тем не менее в своей книге он отмечает [57, стр. 510]: «Не буду кривить душой — Путин оказался верным соратником. Он до конца был на стороне своего шефа — Анатолия Собчака. Отбросив в сторону законность поступка Путина (об этом чуть позже), следует заметить, что на фоне наших новорусских деятелей, чутко держащих нос по ветру, Владимир Владимирович здесь выглядел в высшей степени благородно».

Перейдем к третьему вопросу Проханова. Не будем отвечать на все остальные, ибо для нашей темы они не столь существенны. Но на этом третьем остановимся подробнее. А суть третьего вопроса такова: «Сознает ли Путин, что, обеспечив Ельцину иммунитет, он берет на себя весь груз ельцинских преступлений — расчленение СССР, госпереворот 1993 года, расстрел Парламента, развязывание «первой чеченской», а затем заключение предательского «хасавюртовского мира», криминальную приватизацию?» [52, стр. 155] Начнем с конца, с криминальной приватизации. К числу преступлений ее отнести нельзя, скорее, к числу ошибок, даже не столько его — сколько завлабов и «лобастых» (выражение самого Ельцина) академиков. Напомним, что, уходя со своего поста, Борис Николаевич принес извинения народу за эти ошибки. Действия в Чечне с последующим заключением мира даже с трудом тянут на ошибку, просто они носили неуверенный, расплывчатый характер, особенно на фоне четких действий Путина в аналогичной ситуации.

Можно ли отнести к числу преступлений расчленение СССР? Вопрос непростой. Один умный человек предсказал мне такой исход сразу же после провала августовского путча. Я не верил, сказалась инерция мышления. Но вскоре прогноз подтвердился. Тогда я уже осознал, что распад Союза — процесс, сопутствующий краху социалистического строя и изнанка демократических преобразований. Другое дело, что распад был оформлен в некорректной форме «беловежского сговора». Но на подписание нового союзного договора все равно уже не было шансов. А затягивание новоогаревских «посиделок» привело бы к еще большему хаосу в стране с неопределенным статусом. Можно лишь глубоко сожалеть по поводу исчезновения государства, в создание которого было вложено столько усилий предшествующих поколений. Но уместно здесь привести слова писателя Ч. Абдуллаева, повторенные Путиным во время визита в Азербайджан: «Кто не испытывает ностальгию по Советскому Союзу — у того нет сердца. Кто мечтает восстановить Советский Союз — у того нет головы». Виноват в распаде Союза исторический процесс, а вина отдельных личностей лишь в том, что они шли в фарватере этого процесса. Остальное зависело только от степени их решительности. И если Горбачев лишь посадил государственный корабль на мель, то Ельцин изрубил его в щепки. И все же вину правителей, действующих на стыке эпох, вряд ли стоит преувеличивать. Правда, Ельцин действовал сугубо из личных побуждений, стремясь возглавить государство, даже в его усеченном виде. И справедливо было замечено в прессе: не могли выдернуть из-под Горбачева кресло — выдернули страну.

И последняя составляющая третьего вопроса: о госперевороте 1993-го года с расстрелом парламента. Это событие нами уже рассмотрено, и оценка его Прохановым справедлива. Но мы не знаем, из чего он исходил. Ведь в тот момент проельцинские пресса и телевидение преподносили это событие как победу Ельцина над Верховным Советом, пытающимся реставрировать власть коммунистов. Книга А. Гранатовой [16], на которую мы ссылались, описывает это событие совершенно под другим углом зрения, более правдоподобным. Но эта книга издана только в 2008 году, а глава с рассматриваемыми вопросами из книги Проханова написана на четыре года раньше. Конечно, издавая книгу в 2011 году, он мог и кое-что подкорректировать. Но тогда в его книгу попали бы и другие прегрешения Ельцина, в частности история с дефолтом 1998 года и траншем МВФ, которая нами уже описывалась. Но упоминания об этом в поставленных Путину вопросах нет.

Но главное не в этом, а в том, мог ли Путин, получив предложение от Ельцина в 1999 году, знать о всех его прегрешениях, и тем более дать им правильную оценку. Процент вероятности такой осведомленности ничтожен. Предвижу возражения. Мы уже описывали, как Ельцин передал Путину для подписи документ о собственном иммунитете. Как же могло это Путина, профессионального разведчика, не насторожить, даже при полной неосведомленности? Может быть, и насторожило в какой-то момент. Но учтем обстановку, в которой тот документ был передан. Она совпала с предложением поста президента, предложением совершенно неожиданным. Представим себе состояние человека, внезапно очутившегося на пороге перехода в совершенно другую сферу, более высокую. Человек лишается опоры на привычный фундамент, пытается его нащупать, но тот все время уходит из-под ног, мысли сменяют одна другую, не в силах остановиться, и если это движение все-таки стабилизируется, то их поток направится прежде всего в область осознания человеком своего места в новой сфере: справится ли он, какие трудности ждут его на этом пути… Все остальное отходит на задний план. И если на этом фоне человек порой вспомнит о своей настороженности, то вряд ли сможет на ней сосредоточиться. Да и как проверить подозрения, вызванные той настороженностью? Путин скорее мог думать о реальных вещах. Пребываючи в должности премьера, он имел возможность ознакомиться с несовершенством ельцинской системы и уже знал пути их исправления. Став президентом, он воплотил те знания в реальность. А в тот ответственный момент он мог рассуждать следующим образом. Что толку в том, что человека, 8 лет продержавшегося у власти и ставшего полуинвалидом, будут преследовать после ухода с поста. Я знаю, как исправить его упущения, и смогу это сделать, сделать это для страны. Стоит ли упускать такой шанс? Думается, юриспруденция это решение Владимиру Владимировичу простит, а вот история другого решения не простила бы.