Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

А вот сами украинские владыки в государственную самостоятельность Украины так и не поверили. Отнеслись к своей стране как к скоропортящемуся продукту, который надо успеть продать как можно скорее. Пока дают. И потому всё, что на Украине было — климат, почвы, выходы к морям, промышленность, парламент и министерские посты, — всё оказалось лишь ресурсом для персонального внедрения в элиты европейские посредством разграбления собственной якобы независимой якобы страны.

Традиция отвечать за свои действия воспитывается веками, а протухает, если её не тренировать, — за считаные годы. Вот Европа. Уж сколько столетий европейским государствам, сколько усилий они положили, чтобы в нескончаемом кровавом мельтешении сохраниться и расцвести — и военных усилий, и экономических, и культурных. Но вот всего каких-то три поколения сменилось с той поры, как если не контрольная, то уж блокирующая доля ответственности за судьбу их стран была у европейцев выкуплена американцами. Под зонтиком у заокеанского доброго дяди Старый Свет охватило приятно расслабляющее чувство безопасности. Жираф большой, ему видней.

И как же скоро была утрачена европейскими элитами адекватность. Как измельчали за полвека лидеры. В какую высокопарную говорильню, в какую бессмысленную игру затверженными штампами и давно утратившими актуальность образами врагов, друзей и целей, напрочь оторванную от реальных вызовов и проблем, превратились парламентские слушания и президентские выступления. Будто там не соприкасаются с взаправдашним миром и живут во вселенной словесных самоутверждений. А если и отваживаются на что-то, кроме слов, то нелепо, судорожно, сами же первыми удивляясь неожиданным последствиям — точно действовали не с тем, чтобы достичь неких осмысленных результатов, а просто чтоб время от времени доказывать себе и другим: во, глядите, как мы ещё могём!

У рядовых китайцев тоже нет привычки отвечать за ту же, скажем, законодательную деятельность. Поэтому у них не прижился парламент европейского типа, хотя вполне дееспособным себя показывает Всекитайское собрание народных представителей, похожее скорее на Верховный Совет СССР, чем на нашу современную Думу. Но зато у китайцев, во-первых, есть привычка законопослушания, истового соблюдения уставов, инструкций и регламентов. А во-вторых, в Китае, в отличие от России, в течение по крайней мере полутора тысячелетий действовала эффективная система социальных лифтов (пресловутые государственные экзамены), благодаря которым даже крестьянин мог, если получит образование и сильно постарается, стать премьером и давать советы самому императору. Поэтому у них возникло и вошло в культурную традицию очень важное свойство чувства ответственности: автоматически расширяться по мере социального и должностного продвижения. Живу в деревне — отвечаю за огород. Стал начальником уезда — отвечаю за уезд. И так далее. В том не ощущалось ни малейшего противоречия. Наоборот — приятно, настоящим человеком себя чувствую, расту над собой.

Конечно, культурные традиции проявляются в разных людях по-разному и с разной силой. Это надо специально оговорить, чтобы не было ко мне претензий: мол, я утверждаю, будто ВСЕ китайцы в одинаковой степени обладали перечисленными мною свойствами. Нет, разумеется. Речь идёт о воспитании, о ненасильственно впитываемых с детства приоритетах, о статистике. Но в конечном-то счёте все именно там, на уровне априорных мотиваций, на уровне статистики и решается.

О различиях китайцев и русских можно было бы говорить не меньше, чем об их сходстве. Но уже и так, я полагаю, понятно: вполне действенный, давно проверенный и отлаженный в рамках одной системы ценностей социальный механизм, механически перенесённый в другую, окажется всего лишь чучелом, имитацией, ни на что живое не способной восковой фигурой. Люди, которыми этот механизм будет заполнен, к нему не приспособлены, не пришлифованы. Их комплекс мотиваций и стимулов работоспособен лишь в определённой среде. Выдерни человека из такой среды, лиши его привычных, необсуждаемых моральных ориентиров, и у него останется единственная ценность — он сам. А тогда и все мотивации сведутся к стремлению вычерпать из реальности максимальное количество личных благ.

Это относится не только к китайскому в России или российскому в Китае, но и вообще ко всем бездумным и поспешным межкультурным социальным трансплантациям.

Значит ли это, что инокультурный опыт абсолютно неприменим для реформирования, улучшения и вообще — стимулирования прогресса стран, принадлежащих к другим цивилизационным очагам?

Думаю, очень даже применим.

Однако его применение не может быть сведено к уподоблению, копированию, заимствованию. Скопированное не работает, заимствованное отторгается, уподобление в лучшем случае сходит, как гримаса с лица, стоит лишь расслабить лицевые мышцы. А порой и отдирается силком, грязной пятернёй реакции, вместе с кусками собственной, присохшей к чужому кожи.

Для обозначения конструктивных, работоспособных инокультурных заимствований я в своё время придумал понятие «цивилизационных присадок».

Напрочь утративший смысл и перспективу развития рациональный Рим был спасён присадкой христианства, возникшего в иррациональной, с точки зрения Рима — отсталой и полной религиозных предрассудков Азии. В результате возникли и православная Византия, и католическая Европа. Христиане покорили Рим силой духа — тем самым, чем Рим когда-то по праву гордился и что он к тому времени напрочь утратил. У общества появились новый смысл и новая цель. Это не могло стать спасением навечно, вечных спасений вообще не бывает. Но жизнь государства и творческие способности общества были продлены на несколько веков, а если считать с Византией — то более чем на тысячу лет. И каких новых высот эта жизнь и эти способности достигли!

Экономические успехи сталинского СССР в начале тридцатых годов прошлого века изрядно впечатляли буржуазный мир, переживавший как раз в ту пору жесточайший экономический кризис. И когда Рузвельт провозгласил «новый курс», социалистическая (я бы даже сказал — сталинистская) присадка депрессивную Америку просто спасла.

За пару тысяч лет безальтернативного циклического развития в изолированном углу Евразии конфуцианский Китай, при всём богатстве своей культуры, при всей её мощи, исчерпал её потенциал. Перебор привычных способов борьбы за существование в меняющемся мире уже не давал эффекта. И Китай был спасён европейской присадкой. Но не в 20-х — 40-х годах, когда он копировал, а позже, когда копировать перестал. Прокисший, погрязший в коррупции, безнадёжно архаичный ещё во время Второй мировой, он у нас на глазах, исторически мгновенно, начал всерьёз претендовать на возвращение себе утраченного шесть веков назад статуса ведущей державы мира. Запад оказался для Китая идеалом экономического и технического всемогущества, всемогущества СРЕДСТВ, благодаря которым можно добиваться своих, исконно китайских ЦЕЛЕЙ, а идеология коммунизма — жизнеспособной и продуктивной адаптацией конфуцианской системы управления к требованиям современности.