Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

Собственно, западные фантасты полагали примерно так же, только глядели со своей колокольни. Рэй Брэдбери: «Фантасты не предсказывают будущее, они его предотвращают». Айзек Азимов: «Может, американская система и не безупречна, тем не менее наши писатели-фантасты серьёзно сомневаются в том, что какое-либо новое общество будет лучше».

В семидесятых-восьмидесятых я тоже был уверен, что предупреждения играют сугубо положительную роль. Да по большому счёту и теперь так думаю. Впервые мне пришлось публично отвечать на вопрос о целесообразности художественных предупреждений в далёком 1987 году, когда участникам собравшегося в Москве VII конгресса «Врачи мира за предотвращение ядерной войны» был показан фильм «Письма мёртвого человека», а потом создатели фильма отвечали на вопросы из зала. Помнится, я говорил о том, что читать или слышать о неблагоприятном будущем избегают именно те, кто не хочет прикладывать усилий для построения будущего благоприятного, а сосредоточился на высасывании соков из благоприятного для себя настоящего. В предупреждениях человечество или отдельные народы либо страны нащупывают недопустимые варианты развития, опробовать которые в реальности не могут себе позволить, ибо пробы чреваты тем, что уже некому окажется мотать полученный опыт на ус. А художественная достоверность предупреждений играет важнейшую роль потому, что чем больше переживаний возникает по ходу просмотра или чтения, тем полноценнее они заменяют грядущий реальный ожог, тем более мощный эмоциональный блок ставят, тем сильнее мотивируют избежать данного варианта развития любой ценой.

Всем этим возвышенным умствованиям пришёл конец, когда храм искусства оккупировали «продающие и покупающие» (Мф. 21:12).

Антиутопия оказалась коммерчески куда более выгодным жанром, нежели многие иные. И в результате превратилась в разновидность ужастика. От чего может предостеречь Фредди Крюгер? Кто всерьёз может мечтать о том, чтобы он не пришёл? Всем и так понятно, что не придёт. Придёт безработица, придёт климатический хаос, придёт помойка размером с Тихий океан, нескончаемо варящаяся в горячих струях Эль Ниньо, придёт медикаментозное разрушение иммунной системы, придёт террорист с грязной бомбой, придёт тотальное взаимное неуважение, так что каждый окажется сам по себе, тет-а-тет со своей истиной, которая для всех остальных либо смешная фигня, либо вовсе пугало… Фредди Крюгер не придёт наверняка. Так что вот на нём- то мы и сосредоточимся. Ведь так сладко побеждать несуществующие опасности, лёжа на диване после полного унижений, состязаний в хамстве и компромиссов с совестью трудового дня.

А закон ужастика таков: чтобы быть продаваемым вновь и вновь, надо всякий раз придумывать ещё более жуткого и ещё более отвратительного Фредди Крюгера. Повторился — разорился. Художественный поиск и прогностическое нащупывание превращаются в соревнование потрошителей. Отравителей. Очернителей. Выжигателей и опошлителей, апостолов фанатичной веры в неверие. Чем большую мерзость придумал про будущее — тем уверенней жируешь в настоящем. Совершенно неважно, имеет ли придуманное хоть какое-то отношение к реальным опасностям и невзгодам. Важно, чтобы читателя / зрителя при мысли о будущем тошнило всё шибче и волосы поднимались дыбом всё бодрей.

Постепенно этот вал начинает играть роль, прямо противоположную роли предупреждений. Он не набегать нежелательного мотивирует, а наоборот, приучает к нему, обеспечивает привыкание, снижение болевого порога. Отупляет и развращает. Если насилуют во всех книгах, то и в жизни это, наверное, норма? А чего ж я-то, дурень, до сих пор не попробовал?

Есть у такого рода ужастиков и ещё одна неприятная черта. Особенно ярко и выпукло она, как и многое другое, проявляется в нашей стране, в нашей культуре.

Дело в том, что классическая антиутопия, и в равной с нею мере — классическое предупреждение, непременно переносили в мир, где уменьшены степени свободы.

Свобода и мечта о её неуклонном возрастании — один из краеугольных камней современной культуры. Этот пункт программы едва ли не сакрален. И не зря антиутопии столь действенно пугали тем, что в принципиально изменённом мире человек окажется менее свободен, чем в реальности. И не зря предупреждения столь же эффективно пугали тем, что если всё будет идти, как идёт, человек, сам того не замечая, будет становиться всё несвободнее. С перспективой утраты уже достигнутого уровня свободы и, главное, мечты о каком-то всё большем и большем освобождении люди не способны примириться. Ощущение того, что вчера это было ещё нельзя, а сегодня это же самое уже можно, стало тождественно ощущению социального прогресса. И поэтому ужастики о будущем едва ли не в первую очередь пугают именно резким сокращением свободы.

Но за последние десятилетия стараниями отечественных властителей дум свобода стала ассоциироваться исключительно со свободой предательства. Свобода же верности оказалась ошельмована как неумение жить своим умом и добровольное рабство. Свободно выбрать измену — почёт, признак масштаба личности. Свободно выбрать преданность — позор, клеймо недоумка и труса. Семья — тюрьма, разврат — удел незаурядных и независимых. Власов — благородная мятущаяся душа, наделавшая ошибок лишь потому, что наш мир не создан для идеалистов, а Жуков — тупой кровавый мясник и прихвостень преступного режима.

И потому наши ужастики на все лады стращают тем, что в страшном будущем благородную свободу предательства ограничат, а свободу тупых недоумков сохранять верность возведут в норму.

Так что к нынешним антиутопиям ли, предупреждениям ли я отношусь с огромным недоверием. Их суммарное воздействие вообще парализует способность к целеполаганию и индуцирует одно-единственное переживание: всё — дерьмо, и только я один весь в белом. Так что пока современный создатель мрачных моделей конечным смыслом своего текста или вообще жизненной позицией своей не докажет обратного, я подозреваю в нём ушлого и бессовестного торгаша, которому на самом-то деле на всё, здесь происходящее, глубоко плевать.

Май 2016

Современное общество гордо именует себя постиндустриальным и информационным. А то и вовсе обществом знаний.

Это значит, что подавляющая часть трудоспособного населения не хлеб растит и не сталь варит, но занята по-настоящему необходимым делом: производством, хранением и обработкой информации. Все чистенькие, аккуратненькие, знай себе сидят в офисах или на дому и мусолят девайсы. Все — здравомыслящие, все — образованные, все могут мгновенно получить исчерпывающие сведения по любому вопросу, не вставая с дивана, и потому раньше народ был дурак, ходил в идеологически зачищенные библиотеки, верил центральным газетам, а теперь его на мякине и пропаганде не проведёшь.