Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

Но теперь шутки кончились. Оставшиеся в живых вольнодумцы решили сказать своё веское слово о текущей политике: руины Донбасса, посреди заваленной обломками площади стоят четверо уродцев (трое мужчин и женщина) и судачат: после перемирия скучно стало, не учинить ли нам чего-нибудь с карикатуристами?

Представления о том, чем могут быть заняты мысли израненных, голодных людей, потерявших кто жену, кто ребёнка, кто мать, впервые за несколько месяцев вылезших из подвалов, несомненно, делают честь европейской цивилизации.

Других забот у выживших нету, кроме ихних карикатуристов!

Мы все ждём, когда у них там в светлом демократическом раю глаза откроются и сострадание проснётся — вот вам их глаза и вот вам их сострадание. Тираж два с лишним миллиона. Же суи Шарли, блин.

Эх, давненько они не голодали, давненько не сидели под бомбёжками… Не то знали бы, о чём думают в такое время люди. Так и просится на язык большевистское «зажрались».

Об этом показательном казусе уже много гомонят, и я не стал бы множить словесную энтропию, если бы хотел написать всего лишь об очередном достижении прогрессивной постмодернистской культуры. Но — нет.

Потому что какой там прогресс и какой там постмодерн! Мы в замшелом своём СССР пройми это чуть ли не сорок лет назад. Ей-ей, Россия — Родина слонов.

Я гляжу на эту карикатуру и вспоминаю то ли ещё февраль, то ли уже март 79-го года. Ещё почти год оставался до ввода наших войск в Афган, но обстановка там была уже аховая, стрельба в провинциях становилась обычным делом, и те, кого позже стали называть «духами», уже зверствовали вовсю и против правительственной администрации, и против наших спецов, как гражданских, так и армейских. И вот проскочила информация, что в Герате захвачена группа наших военных советников (с семьями, кажется, но не поручусь) и с них со всех по старому и красивому восточному обычаю живьём содрали кожу. Советская интеллигенция мгновенно откликнулась анекдотом-загадкой. Мол, ну-ка угадай, что такое: ни рожи, ни кожи? Ответ: советские военные советники в Герате.

Помню очередное неподдельно товарищеское, почти семейное чаепитие в китайском кабинете нашего института, безмятежного храма чистой науки — кушаем, запиваем, на высочайшем интеллектуальном уровне обсуждаем достижения мирового востоковедения, относительность Добра и Зла, которых, собственно, нет, а есть лишь субъективные представления о них, и каждое достойно уважения, ужасы окружающего тоталитаризма, который, напротив, ни малейшего уважения недостоин, и один из тогдашних аспирантов, года на два постарше меня, небесталанный колоритный говорун из высокопоставленной семьи, рассказывает эту загадку. И все смеются. А кто-то скорее с восхищением, чем с негодованием крутит головой: «Ну, ты ваще…».

Что роднит тогдашних наших интеллигентов и нынешних французских карикатуристов?

Казалось бы — ничего. Ни уровень потребления, ни язык, ни быт. Ни средства транспорта. Ни жилплощадь. Ни степень доступности контрацепции. Ни система голосования. Но что-то ж было общее, коль чувство юмора оказывается одним и тем же?

А как же, конечно, было.

Полная безответственность. Долгое и безбедное существование в башне из слоновой кости. Нулевое влияние на ход реальных событий. Абсолютная незаинтересованность в том, где что болит на самом деле и куда на самом деле всё клонится. Ведь единственное стоящее дело — это с гордой высоты бичевать тех, кто занят реальными делами: мол, плохо делают дела, неумело, недемократично, без должного пиетета к интеллектуальной элите.

Ни разу им не приходилось принимать решения и совершать поступки, и впрямь влияющие на судьбы своей страны, и потом смотреть, что из этого вышло хорошего или плохого — и честно самим расплачиваться за то, что вышло. Должен признать: в пределах своей профессиональной сферы советские востоковеды были на пятьдесят пять, на пятьсот пятьдесят пять голов выше вовсе не желающих уметь рисовать французских карикатуристов, это ясно и ежу, стоит лишь посмотреть на великие книги первых (с поклоном снимаю шляпу) и на бездарные картинки вторых (с оттягом пинаю ботинком); но в остальном — такие же недотёпы.

Конечно, тут не только их вина. Давным-давно таких, как они, и впрямь старательно оттеснили от выработки решений, не давая в реальной жизни палец о палец ударить. Но что было раньше — яйца или курица? Почему-то всякая попытка спросить их совета приводила к хаосу.

А уж потом что выросло, то выросло. Я ж не в упрёк, я по факту.

Если попытаться назвать все перечисленные свойства одним словом, получим: ИНФАНТИЛИЗМ.

Так ведут себя очень избалованные дети, перекормленные конфетами и книжками, может, и умненькие, но искалеченные снисходительностью, слишком похожей на пренебрежение. Ни разу больная мама не послала их в булочную за хлебом, всякий раз ковыляла с температурой под сорок сама, лишь бы дитятко от уроков не отвлекалось, а то его ещё на кассе обсчитают… Ни разу отец не велел им наколоть дров — не приведи Бог, ребёнок палец себе оттяпает. Ни разу они не получали своевременного шлепка, зато время от времени получали незаслуженные взбучки просто потому, что под горячую руку подвернулись.

В итоге они стали предельно эгоистичными и озлобленными. Сильные люди во гневе могут сокрушить всё вокруг, потом они же вновь отстроят; эти — безнадёжно слабы и потому от злобы своей лишь исходят на желчь и глумление, зато — постоянно. Им должны все, они — никому ничего, потому что они центр мира, пупы земли. Они не ведают благодарности: родители мне и так все и всегда должны, причём — по первой же просьбе, в наилучшем виде и безо всяких условий, задаром. Сострадания они не ведают тоже: всю наличку отцу на операцию грохнули, а он всё равно сдох, сволочь, чёрта с два теперь с матери на байк допросишься; украсть из дому что-нибудь, что ли?

Счастье Франции, что её судьбу — во всяком случае, пока — не решают люди такого склада. Хотя тотальное измельчание лидеров очевидно, и не только во Франции. Вспомнить былых правителей, что, отнюдь не будучи ангелами, были личностями, с которыми незазорно и не бессмысленно иметь дело — де Голль, Аденауэр, Миттеран… да тот же Черчилль, в конце концов. Эти люди помнили войну, помнили, что такое посылать своих на смерть тысячами и что такое спасать своих десятками тысяч. И их избиратели тогда все это тоже прекрасно помнили и знали цену словам и делам. Знали цену роковым ошибкам. Но теперь псевдогуманистическое камлание, повторение с зажмуренными глазами общечеловеческих мантр заменяет им все попытки понять, что происходит и что с этим делать; в конце концов, всё равно всё сделает Америка, а с нас, мол, взятки гладки.