Игорь Ротарь - Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина

Мне могут вполне резонно возразить: то, что в Украине в основном используется родной язык, — справедливо и закономерно. Да, это так, но только, мне кажется, не для тех регионов, где на державной мове не говорили никогда. Уж очень заметно, что она распространяется там насильно, искусственно, сверху.

Однако шансы остановить украинизацию традиционно русскоязычных районов Украины минимальны. Именно потому, что «насильно и сверху». Единственное исключение — это Донбасс. Как признавались в беседе со мной сами украинские военные, практически все местные жители смотрят на них как на оккупантов, и все, что связано с Украиной, воспринимается здесь как враждебное и чуждое. Так, даже в контролируемых украинскими войсками районах Донбасса ходить в майке с украинским флагом или просто надписью «Украина» рискованно — могут и побить.

А вот в тех «сепаратистских» регионах, где дело не дошло до вооруженного сопротивления, ситуация принципиально иная. Рассмотрим, например, Харьковскую область — самый русскоязычный после Донбасса регион Украины. По оценкам местного активиста Евромайдана Игоря Рассохи, сепаратисты здесь составляют около 15 процентов населения, патриоты Украины — около 30, а остальные — это «болото», озабоченное не политическими, а экономическими и бытовыми проблемами. В целом, этот расклад мне показался близким к истинному. Правда, на мой взгляд, болото настроено скорее пророссийски, но без «внешнего толчка» этот вектор незначим.

Тридцать процентов харьковских патриотов — очень активная и пассионарная сила. Причем это, как правило, люди с высшим образованием. Харьков — университетский город, и большинство местной профессуры — за незалежну Украину. Объясняется это, как мне кажется, надеждами на то, что, отмежевавшись от России, Украина станет европейской страной.

Из этих же соображений украинскую революцию поддержало и большинство местных евреев. Как уже говорилось выше, «за Украину» и большинство молодежи, сформировавшейся уже во времена независимости. Мне часто приходилось наблюдать, как в одной семье родители были за «сепаратистов», а дети за незалежность.

Все это предопределяет слабость движения в защиту прав русских в Восточной Украине. Большинство пророссийских активистов пожилые и не слишком образованные люди, и, вероятно, именно поэтому им не удалось противопоставить украинским националистам сколько-нибудь эффективную альтернативную идеологию. Большинство этих людей или ностальгируют по советской коммунистической системе, или являются имперцами-монархистами. Достаточно показательно, что лидером движения в защиту прав русских в Харьковской области избран бывший преподаватель истории КПСС. Впрочем, сколько бывших его коллег давно уже перекрасились из красного в жовто — блакитные цвета?

И в то же время, мне кажется, «победа» над русским языком, скорее всего, лишь частично сплотит Украину. В беседах со мной практически все западенцы заявляли, что не считают большую часть населения Востока (за исключением Полтавщины) украинцами. При этом и сам Запад Украины не един. Так, в Закарпатье сильно венгерское влияние, а часть местных жителей предпочитают считать себя не украинцами, а отдельным народом — русинами.

Так что единая украинская нация пока так и не сформировалась. И вряд ли эту проблему можно решить, даже если удастся надежно защититься от «происков» Кремля.

«К дням Иоанна Богослова и Николая Чудотворца в Святые Горы стеклось более десяти тысяч человек. Были битком набиты не только гостиные корпуса, но даже пекарня, швальня, столярная, каретная… Те, которые явились к ночи, в ожидании, пока им укажут место для ночлега, как осенние мухи, жались у стен, у колодцев или же в узких коридорчиках гостиницы», — описывает в рассказе «Перекати-Поле» Святогорскую лавру побывавший здесь Антон Павлович Чехов.

Во время боевых действий на Донбассе ситуация в Лавре очень напоминала ту, что описал в своем рассказе Антон Павлович. Только на этот раз монастырь «штурмовали» не паломники, а беженцы. Дело в том, что город Святогорск, где находится одноименный монастырь, оказался всего лишь в часе езды от района активных боевых действий.

Конечно, большинство беженцев облюбовали городок не из-за близости к монастырю. В первую очередь беглецов привлекает тот факт, что здесь легче и дешевле снять жилье, чем в других прифронтовых городах Украины. Но все же мало кто из переживших бомбежки и лишения, оказавшись в безопасном месте, не зайдет в знаменитую православную святыню. Интересно, что среди жителей Донбасса существует поверье, что именно благодаря Лавре Святогорск «заговорен» от снарядов.

— Сегодня в монастыре проживает 120 монахов и около 400 беженцев, которых мы обеспечиваем не только жильем, но и питанием. Хотя, конечно, условия у нас достаточно спартанские, состоятельные люди у нас не останавливаются. Наш контингент — это мамаша с ребеночком, всякие юродивые, — объяснял мне зимой 2015-го настоятель монастыря отец Арсений.

Про «юродивых» — это не оговорка. Наместник рассказывает, что за время войны в разы выросло количество «пророков», «ясновидящих», которые, вырвавшись из-под бомбежек, приехали в Лавру. Да и монастырские нищие, которых тоже заметно прибавилось, уверяют, что занялись этим ремеслом лишь после того, как их жилье было разбомблено, а родные погибли.

Во время моей прогулки по обители я разговорился с трудником (человеком, бесплатно работающим в монастыре) Алексеем — беженцем из Горловки. Мой вопрос, за кого он, явно поставил молодого человека в тупик. Ответа на него он не дал, просто рассказал свою историю.

«Я работал таксистом и поэтому линию фронта пересекал постоянно. Один раз я не понравился ополченцу (интересно, что он был даже не в форме, а в майке и шортах). Парень вынул из барсетки пистолет, приставил его к моей голове и приказал: «На колени!» Я было пытался возразить, что на колени только перед Богом встаю, но он передернул затвор. Пришлось встать. Все это происходило среди бела дня в центре Горловки! Тут подбежали другие ополченцы. Меня отпустили, но, знаете, осадок остался.

С украинской армией тоже проблемы были. Как-то они решили, что я шпион. Надели на голову мешок, били. Потом говорят: «Машину отдашь в пользу армии, а сам на фронт пойдешь! Что — против, сука?!» В конечном итоге все тоже обошлось, но осадок опять остался. Сейчас я в монастыре лед колю, да с Богом общаюсь. Мне так как-то спокойней».

Следующая моя встреча. Прямо на снегу на площади возле собора неистово молился заросший бородой мужчина средних лет. Незнакомец оказался очень словоохотливым: