Николай Непомнящий - Гарри Гудини

Двадцать второе июня было днем годовщины свадьбы Гарри и Бесс, который они всегда праздновали. В этот вечер они пригласили сэра Артура с женой в театр. Вечер был прощальным, так как супруги Конан Дойл на другой день отплывали в Англию. В театре давали пьесу Реймонда Хичкока, и тот был в прекрасном настроении. Он представил супругов Конан Дойл публике и попросил Гудини показать что-нибудь в их честь. Гарри сделал вид, что смущен, но, подбадриваемый Хичи, сэром Артуром и настырной публикой, вышел на сцену и обнаружил, как это ни странно, у себя в кармане пять пакетов штопальных иголок и катушку с нитками…

Спектакль Хичкока был прерван. Впервые в истории шоу-бизнеса приглашенный в качестве гостя артист нарушил заведенный на Бродвее порядок.

Создателю Шерлока Холмса Гудини представлялся загадочной фигурой. Метод Холмса, о чем не раз упоминалось в рассказах писателя, состоял в умении наблюдать и делать выводы. Необыкновенные способности Конан Дойла к наблюдениям, помогавшие ему раскрывать в своих сочинениях самые запутанные уголовные преступления, оказались бесполезными при встрече с магией. В многочисленных разговорах и письмах Гудини старался объяснить ему это, но безуспешно: сэр Артур становился все более и более легковерным, и в конце концов это привело к их неизбежному разрыву.

В конце сезона Гудини стал все яростнее разоблачать проделки спиритов. Иногда, чтобы как-то разнообразить свое представление, он включал в него демонстрацию какого-нибудь медийного трюка, что всегда принималось публикой с восторгом.

Он вел ожесточенную борьбу, участвуя в концертных программах иногда по нескольку раз в неделю, за сохранение своего места ведущего артиста варьете.

В Лос-Анджелесе он устроил скандал директору театра за то, что о двух других актах концерта писали в газетах, а о его выступлении — нет. Он подготовил новый впечатляющий номер, названный «Освобождение из огня». Бойскауты привязывали его к столбу и, разложив вокруг хворост, подносили к нему зажженную спичку. Гудини должен был развязать веревки прежде, чем пламя охватит его. Но скауты, следуя знаменитому лозунгу «Будь всегда готов», принесли с собой канистру керосина! Когда Гудини освободился от веревок, его брюки были объяты пламенем. Чудо заключалось не в том, что он освободился, а в том, что почти не пострадал от огня.

Затем Гудини представил совершенно безопасный, но в то же время весьма странный номер: он показал трюки медиумов таким образом, что избранная публикой комиссия ничего не могла понять, тогда как большая часть публики видела, как все это делается. Он попросту завязал глаза членам комиссии, имитируя традиционную темноту сеансной комнаты.

Постепенно влияние спиритизма на общество росло. Этому способствовал литературный престиж Конан Дойла: всеми любимый автор продолжал слепо доверять шарлатанам, причем не всегда умным и талантливым. Он начал приписывать спиритические способности даже обычным артистам варьете, лишь бы они умели делать то, чего он не был в силах немедленно объяснить.

В результате лекционного турне Конан Дойла журнал «Наука в США» от 18 ноября 1922 года предложил премию в две тысячи долларов любому, кто сможет сфотографировать духов при соблюдении определенных тестовых условий, и две с половиной тысячи — тому медиуму, который сумеет вызвать физические явления: постукивания, огонь, левитацию и так далее. Тоже под строгим контролем.

Конан Дойл, комментируя это сообщение, писал:

«Я не понимаю, зачем присуждать призы за фотографии спиритических явлений. На это предложение могут откликнуться очень много жуликов с обоих континентов. Зачем вообще присуждать призы, когда и так существует достаточно много доказательств реальности этих явлений?»

Делая свое предложение, журнал ничем не рисковал. Напротив, оно обеспечивало верную рекламу и резкий рост тиража. Редакция считала, что вряд ли найдутся медиумы, которые рискнут подвергнуться испытанию на неизвестных им условиях. Да условия эти и не могли быть объявлены, ведь для каждого из претендентов (если бы такие, паче чаяния, объявились) они должны были быть различными.

Весной 1925 года представлением на нью-йоркском ипподроме началось последнее (хотя он сам об этом еще не знал) турне Гудини.

Все оно почти целиком было посвящено разоблачению спиритов. Закончилось представление номером с пыточной водяной камерой, который, как всегда, имел шумный успех.

Когда Гудини во время представлений чувствовал потребность в разрядке, он полностью менял программу и начинал со смирительной рубашки, затем переходил к иголкам и заканчивал подменным сундуком с Бесс. Его доход за неделю составлял тысячу двести долларов. Тридцать лет назад за это же он получал двенадцать долларов. Единственное отличие состояло в том, что Бесс немного пополнела: в девичестве она была худенькая, как спичка.

Его турне предшествовала поездка по местам, где проходили гастроли посланной им вперед шпионской команды. Узнав о каком-нибудь медиуме, вызывавшем голоса или духов, Гудини появлялся у него на сеансе в полюбившемся ему в те годы облике согбенного трясущегося старца в седом парике и с фальшивой бородой, и дребезжащим голосом просил дать ему возможность услышать хотя бы одно слово «своего умершего сына». После уплаты стариком денег появлялся дух сына или слышался его голос. Тогда Гудини вытаскивал свой мощный фонарь, который в таких случаях он всегда имел при себе, и направлял его свет на медиума, прижимавшего в это время к губам трубу под прикрытием светящейся кисеи. Когда зажигался свет и медиум пытался урезонить старика, Гудини драматическим жестом срывал с себя парик и бороду и гневно восклицал: «Это я, Гудини! Я обвиняю тебя в мошенничестве! Я доказал твою виновность!»

Репортеры страшно веселились, а у публики такой сеанс имел несравненно больший успех, чем просто гудиниевские трюки с подводным ящиком или смирительной рубашкой в положении вниз головой.

В этом, 19251 году ему исполнился пятьдесят один год, как раз в пасхальное воскресенье. Он сделал себе в этот день подарок, купив Бесс новый наряд к Пасхе.

Турне закончилось там же, где началось, а именно на нью-йоркском ипподроме, на котором Гарри продемонстрировал номер со ста двадцатью иголками. Скорее для Бесс, чем для себя, снял он в Гленхеде, Лонг-Айленд, коттедж на лето, рассчитывая немного отдохнуть. Но отдыхать ему было некогда. После нескольких дней купания и солнечных ванн он начал работать над осуществлением мечты всей своей жизни — над полным вечерним представлением, в котором он мог бы объединить все лучшее, созданное им в области магии, над своего рода «Экстравагантной гудиниадой». Там бы он показал фокусы с картами и шелковыми шарфами, иллюзии с появляющимися и исчезающими прекрасными девушками, различные освобождения, заканчивающиеся его старым добрым «вверх тормашками», привидения и грифельные послания. В таком гала-концерте он получил бы возможность показать все, что угодно, он сумел бы «дать им (медиумам. — Ред .) жару».