Борис Галанов - Илья Ильф и Евгений Петров

В основе этих и многих других смешных несоответствий — иногда крупных, иногда совсем крохотных,— как думается, лежит общее, главное несоответствие жизни героев сатирических романов Ильфа и Петрова с жизнью общества. Ведь все их существование было сплошным несоответствием.

Ильф и Петров любят создавать комические несоответствия и тогда, когда описывают поведение, поступки своих героев — Бендера ли, Воробьянинова, отца Федора, Паниковского. Они даже рисуют целые юмористические сценки, где привычные понятия заменяются непривычными и, как в детских «путаницах», все вдруг оказывается наоборот: «На Театральной площади великий комбинатор попал под лошадь. Совершенно неожиданно на него налетело робкое животное белого цвета и толкнуло его костистой грудью. Бендер упал, обливаясь потом. Было очень жарко. Белая лошадь громко просила прощения». Это опять же один из вариантов того комического приема, который всегда так разнообразно «работает» в книгах Ильфа и Петрова. Комизм фразы, слова, образа или непосредственного действия строится на неожиданном внутреннем повороте, как бы «взрывающем» обычные представления. Не Бендер отделывается испугом, а сбившая его белая лошадь. Могучее тело Остапа не получило никакого повреждения. Он живо поднялся. Зато лошадь трепещет в ожидании скандала.

Тот же «перевернутый ход» использован и в «Одноэтажной Америке». Но если история столкновения Остапа Бендера с лошадью является образцом веселого непритязательного юмора, то пример, который хочется привести из «Одноэтажной Америки», показывает, что комические «наоборот» могут выдерживать серьезную сатирическую нагрузку: «Мы снова вернулись в этот город (то есть из поездки по стране в Нью-Йорк.— Б. Г.), где живет два миллиона автомобилей и семь миллионов человек, которые им прислуживают. О, это замечательное зрелище, когда автомобили выходят на прогулку в Сентрал-парк! Нельзя отделаться от мысли, что этот громадный парк, расположенный посредине Нью-Йорка, устроен для того, чтобы автомобили могли подышать там свежим воздухом. В парке есть только автомобильные дороги, пешеходам места оставили очень мало. Нью-Йорк захвачен в плен автомобилями, и автомобили ведут себя в городе как настоящие оккупанты,— убивают и калечат коренных жителей, обращаются с ними строго, не дают пикнуть. Люди отказываются от многого, лишь бы напоить своих угнетателей бензином, утолить их вечную жажду маслом и водой».

Нелепость представившейся авторам картины — прямое следствие нелепости, противоречивости самой американской жизни. В острой сатирической форме здесь нашла свое выражение частая у Ильфа и Петрова мысль, что в Америке властелином нередко оказывается вещь, а человек — ее рабом.

С годами стиль Ильфа и Петрова заметно менялся. Некоторые поклонники их романов даже считали, что писатели вообще отказались от присущего им юмора, хотя в действительности это было не так и смех сатириков лишь обретал новые оттенки. Раскройте наугад начало любой главы «Золотого теленка». Это почти всегда смешная неожиданность. Прочитав первую строчку, вы улыбнулись, может быть, удивились. Вас потянуло прочесть дальше — вторую строчку и третью. Во всяком случае, ваше любопытство уже задето. Иногда вас рассмешила парадоксальная мысль: «Пешеходов надо любить. Пешеходы составляют большую часть человечества. Мало того — лучшую его часть. Пешеходы создали мир»; иногда — курьезность происшедшего события: «Ровно в 16 часов 40 минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку»; иногда неожиданность сравнения: «В нагретом и темном товарном вагоне воздух был теплый и устойчивый, как в старом ботинке». А иногда рассмешил и самый характер рассуждений Остапа Бендера: «Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно относился к раввинам, далай-ламам, попам, муэдзинам, шаманам и прочим служителям культа. «Я сам склонен к обману и шантажу,— говорил он.— Но я... предпочитаю работать без ладана и астральных колокольчиков».

Для манеры веселой плутовской игры такие шутливые начала глав были характерны. А первое появление героя на страницах романов! «Выход» Остапа с астролябией и Корейко с таинственным чемоданчиком, первые «выходы» Балаганова и Паниковского, остроумно задуманные и по-театральному эффектные, разве не поддерживают дух прямой или лукаво замаскированной пародии, который всегда силен в романах Ильфа и Петрова? Это условно и в то же время реально. Как будто бы в шутку и одновременно всерьез. В это верится и не верится. Но это всегда смешно. И заметим кстати, что смешат не только приемы сами по себе. Тут во всем есть настоящая веселость, юмор, ум. А без этих качеств любые приемы мало чего стоят.

В произведениях последних лет сатирики гораздо реже прибегали к столь броским и эффектным средствам. В записных книжках Ильф высказывал мысли о творчестве, близкие чеховским. Быть может, полемизируя с самим собой, он писал: «Лучше всего взять самое простое, самое обычное. Не было ключа, открывал бутылку с нарзаном, порезал себе руку. С этого все началось».

В манере самого простого, самого обычного писался последний совместный рассказ «Тоня». Но в простом скрывается большая внутренняя сосредоточенность. По-видимому, история Тони первоначально рисовалась Ильфу и Петрову юмористически: «Тоня, девушка, которая очень скучала в Нью-Йорке,— отметил Ильф в своей записной книжке,— потому что ее «не охватили». Она сама это сказала. «Неохват» выразился в том, что танцам она не обучается и английскому языку тоже. И вообще редко выходит на улицу. У нее ребенок». В такой записи на первый план еще выдвигалась юмористическая линия «неохвата». В рассказе история девушки дана глубже, сложней и в совсем иной, лирической, тональности. Главное, чем определяется характер и поведение Тони,— это тоска по родине, невозможность и нежелание ограничить свои интересы домом, магазином, пошлейшими фильмами, вульгарными радиопередачами, примириться с той «духовной вялостью», которую всемерно поддерживает в людях капитализм. Комический мотив в рассказе тоже сохранен. Но, рождаясь из самого несоответствия взглядов, интересов Тони Говорковой с условиями существования человека в капиталистическом мире, он приобретал большую силу и остроту, чем в первоначальных планах. Смех продолжал сопутствовать Ильфу и Петрову в «Одноэтажной Америке» и в «Тоне». Вопреки некоторым опасениям и прогнозам, они не собирались с ним расставаться.

Ильф и Петров начинали формироваться как писатели-сатирики в те годы, когда революция разрушила старый быт и старую, налаженную веками мораль, а новый быт, новая мораль только начинали складываться. Многое в жизни еще не устоялось, не определилось. В период нэпа находилось немало охотников поудить рыбку в мутной воде. То были люди с весьма темными биографиями, с фальшивыми паспортами и анкетами, вроде Остапа, Корейко, Воробьянинова или председателя лжеартели «Личтруд» мосье Подлинника, который тем и прославился в Колоколамске, что купил у «пролетария чистых кровей» Досифея Взносова его происхождение и, обзаведясь пролетарской генеалогией, значительно расширил доходы артели. Выводя этих плутов и проходимцев в своих произведениях, Ильф и Петров заставляли читателя не только негодовать, но и смеяться. Они взяли на вооружение иронию. Они засели за сочинение смешного сатирического романа, когда одному соавтору еще не было тридцати лет, а другому едва исполнилось двадцать четыре года. Такой труд бывает под силу не многим. А они первой же своей книгой помогли утверждению советского сатирического романа как жанра.