Марина Характерова - Кумиры. Беседы с замечательными людьми

– А оптимисты иногда поддаются паническим настроениям?

– Редко-редко бывает грусть, «в сердце – будто иголки загоняет тоска…» Но когда тебя коснется настоящее горе, – это уже не мелочи жизни. Такое тоже бывало.

– Как справлялись с этим?

– Непонятно, но как-то справляюсь. Это очень тяжело.

– А счастливые времена вспоминаете?

– Я всегда счастлива. У меня всегда счастливые времена. Счастливые времена – это обязательно всегда что-то делать, работать, открывать что-то новое в себе и в том, что вокруг. И это не знает ни возраста, ни времени.

– Кстати, возраст и время вас не пугают?

– В душе я не чувствую себя ни пожилой, ни старой. И вообще, нельзя панически относиться к каким-то происшествиям в своей жизни. Скажем, женщина старится. Все помнят, какие у нее были красивые, лебединые руки. А уже обнажаться нельзя, потому что кожа уже не такая, – она увядает. Так не надо дергаться, нервничать, а просто надо надеть платье с длинными рукавами. И тогда все будет то же самое. Или, скажем, женщина – полная. Если не можешь похудеть, то не надо маяться дурью и киснуть по этому поводу – лучше купить одежду, которая будет скрывать неровности твоей фигуры. Но ни в коем случае не позволяй себе унывать из-за этой глупости и чувствовать, что ты хуже других. Я прагматически и конструктивно смотрю на многие вещи.

– Это как-то отражается на образе вашей жизни?

– Я стараюсь сохранить здоровье, потому что оно основа ощущений жизни, моего мироощущения, красоты и оптимизма. Допустим, у меня больное сердце, – поэтому мне надо спать на час дольше. Желательно, гулять. Я, вообще, за здоровый образ жизни, который раньше в моих мозгах не присутствовал. А потом по естественным причинам я избрала это для себя, и это стало мне давать кайф, – не бокал вина, не кружка пива, не рюмка водки, а именно чистая вода, молочко, я очень люблю его. Так что я за умеренность во всем, за золотую середину.

– А каково ваше нынешнее самочувствие как поэта? Нужна ли поэзия сегодня? В чем ее основное предназначение?

– Я была частью своего поколения. Сейчас я ощущаю себя не шестидесятницей, а «девяностодесятницей». Я живу в измерении сегодняшнего дня. И мои стихи от сегодня, а не от вчера. Но обстановка в обществе такова, что настоящая литература отклика не находит: нет печатающих инстанций, нас не пускают на большой экран. К нашему поколению популярность пришла с помощью телевидения: тогда нас стали узнавать в лицо. Сейчас не надо больших залов – пусть залы будут маленькие – но сейчас и таких не соберешь, да и не надо, потому что время агитации кончилось. А мы в свое время еще выполняли и роль СМИ, – поэты отмывали страну от тоталитаризма, сталинизма.

Спустя какое-то время оказалось, что поэзия может быть собственно собой: можно писать о чем-то сокровенном, интимном. В этом и есть основное назначение поэзии – касаться тончайших переливов человеческих чувств. А всем остальным пусть занимаются СМИ. Но все-таки хорошо было бы, если бы на экранах появились не те, кто рассказывает о поэзии, а живые поэты. Надо стучаться во все двери.

– Вы не просто отвергаете и отрицаете зло, вы воюете. Вы – борец. Вы думаете, поэзия может что-то изменить?

– То, что я – борец, слышу иногда от людей, сама я этого не знаю. Борются стихи, а не я. Я не борец. Стихи пишутся, а потом выходят, как дети, в самостоятельную жизнь. Наверное, это преломляется в стихах.

А что касается того, может ли поэзия что-то изменить, то сперва надо начать печатать стихи. Сегодня нет ни одного государственного издательства, печатающего стихи. Мы не слышим откликов на поэзию. Телевидение вытеснило другие СМИ, а там звучат только те имена, которые давно звучали. Думаю, в этом вопросе без государства нам не обойтись. Ибо, когда в школе сокращают количество часов литературы, это приведет к катастрофическим результатам. Получается, что сейчас мы растим роботов, которые играют в компьютерные игры, знают таблицу умножения, но плохо говорят на родном языке, не осознают его красоты, не читают стихов, не пытаются понять, что такое живопись, музыка и, вообще, – культура, и не стараются разместить и посеять ее в своей душе. Это убогие несчастные люди, и они исказят лик государства, если не заняться этим всерьез и сейчас на государственном уровне.

– Еще не так давно самые большие залы не могли вместить всех желающих услышать стихи. Стотысячные тиражи поэтических сборников расходились практически мгновенно. Нет ли у вас ощущения, что голос поэта затерялся в шумах политических страстей? Видите ли свет в конце этого длинного тоннеля?

– Я его вижу не только в конце тоннеля, но и вокруг. Если удается попасть в какую-то аудиторию, где хотят услышать стихи, то ты понимаешь, насколько читатель вырос, как много он перестрадал, каким умным он стал. Любой таксист, любой прохожий вам скажет то, что и министр не скажет.

– В недалеком прошлом литература работала и на идеологию, в том числе и идеологию патриотизма. Нужно ли нам это сегодня?

– Каждый писатель несет сегодня свою идеологию. Она в его произведениях, а не во взглядах, иногда абстрактных, оторванных от того, что он пишет. Патриотизм тоже бывает разный.

Например, я очень люблю писателей В. Белова и В. Распутина. Но их взгляды вызывают у меня полное неприятие. Это лжепатриотизм, в основе которого лежит шовинистическая постановка вопроса, что во всем виноваты евреи. Мне жаль, что такие крупные писатели являются антисемитами. Это опасный путь, ведущий к непредсказуемым негативным результатам.

Я не люблю слово «интернационалист»: после афганской войны я всегда представляю себе парня в камуфляжной форме с винтовкой, который целится в кого-то. Это горькое преломление понятия «интернационалист». Гораздо больше мне нравится понятие «планетарное сознание». Почему бы не воспитывать себя так: я – русский, я – человек земли, я – гражданин земли, я люблю всех: китайцев, зулусов, немцев. Да, русский – это мой народ. Но гордиться тем, что ты родился русским – все равно, что гордиться тем, что ты родился, скажем, в понедельник.

– Да, до планетарного сознания нам еще далеко – мы сегодня так разъединены. Что сегодня нас может объединить, может быть, идея?

– Какая национальная идея может быть в многонациональной стране! Русское и русскость надо отмыть от шовинистических глупостей – тогда это и может стать национальной идеей, потому что Россия всегда всех объединяла. И в этой связи не надо отказываться от русского языка, который для многих теперешних республик СНГ стал единственно верным средством общения и выходом на мировую арену. И к нему надо относиться не так, как раньше, – с позиции старшей сестры. Мы порой сами виноваты в том, что во многих республиках плохо относятся к русским. Я сама была свидетелем того, как в Эстонии или Латвии русские, приходя в бар, бросали: «Эй, ты, чухонка, принеси пива». Или в оскорбительном тоне разговаривали на базаре в Ташкенте с узбечкой, продавщицей помидоров. Сколько раз я встречала в Литве жен офицеров, которые, живя там по 7 лет, по-литовски двух слов связать не могли. Мы сами иногда высокомерно и заносчиво относились к народам, среди которых жили, как будто мы лучшие на свете, – поэтому-то и другие языки не надо изучать. Но Бог создал людей равными, и надо уважать другие народы, и, если живешь среди них, – изучай язык, не будь отщепенцем.