Игорь Сид - Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий

Говоря о геопоэтике, не лишне задаться вопросом: почему это понятие возникло именно в последней четверти XX века? С одной стороны, очевидно, что термин, со всей своей многозначностью, более-менее плотно закрывает некую давно зиявшую семантическую нишу, где пересекается тема географического пространства и проблематика творческой, в частности художественной, деятельности человека. Это было невозможно, например, в XIX столетии, — в последний период реального господства христианского мировоззрения, исключавшего возможность всерьёз говорить о хтонических силах, о персонажах античных языческих мифов, о мистике и метафизике географического пространства, и т. д. — обо всём том, что даёт материал для геопоэтического мышления.

Можно даже предположить, что вся эпоха торжества христианства в целом отрицала возможность геопоэтики.

Далее, геопоэтический ракурс не мог быть общепринятым в XX веке, в эпоху [кажущегося?] блицкрига науки и НТР. Подобный ракурс был естествен несколько тысяч лет назад, в эпоху язычества и пантеизма, когда ландшафт обожествлялся и, следовательно, одушевлялся. Формировалось представление о хтонических существах, особенно антропоморфных, связанных, вплоть до взаимной тождественности, с определёнными территориями и географическими местами. В случае водных пространств речь шла, соответственно, о русалках и наядах, о морских богах и т. д. «Демонология места» — важное ответвление или, если хотите, модус геопоэтики. В этом смысле геопоэтика явление не просто традиционное, а древнее, даже архаичное.

О геопоэтике, как о литературной или жизненной практике (первоначально стихийной, не осознанной, не названной, не декларируемой), можно говорить, начиная с эпохи Максимилиана Волошина. Здесь принципиально важна множественность идеологических подходов к реальности, органичная эклектика, продуктивный мультикультурализм, которые исповедовал Максимилиан Александрович. Без этого эклектизма, без «сумерек богов», без теософии и антропософии, без возвращения к вере в Пенатов и в Genius loci, без «бытового многобожия» (известно, что не только Волошин сам себя, но и его друзья и гости сравнивали его с Паном, с Бахусом, с сатиром и другими персонажами античной мифологии) — геопоэтика невозможна. В глубине своей геопоэтика эклектична и мультикультуральна, плюралистична и политеистична, она является продуктом наслоения и взаимодействия совершенно разных идеологических систем.

С другой стороны, победа, к началу XX-го века, научной рефлексии над некритичным религиозным восприятием мира создавала некий новый дисбаланс, новый вызов. Возникшая тогда циничная и наукообразная геополитика сама по себе требовала какого-то ответа, компенсации, восстановления баланса. Романтизм — заново взамен скептицизма, синтетичность взамен аналитичности, Мистика взамен Рацио… Очевидно, геополитика не смогла убедительно ответить даже на собственные поставленные вопросы. В частности, на вопросы, связанные с побудительными причинами человеческой экспансии в новые географические пространства.

Однако увы, геопоэтика не сумела внести в эту сферу какую-либо ясность. Основное её достижение заключается в том, что вопросов стало намного больше. Зыбкость, размытость, патологическая междисциплинарность , свойственные сегодня этому понятию, намекают на необходимость поиска принципиально новых точек сборки гуманитарного знания.

Вот почему спор о геопоэтике неотделим сегодня от темы необходимости нового взгляда на человека вообще, некоей новой антропологии . Какой должна быть такая новая антропология, — в которой геопоэтика стала бы одним из важных аспектов, ракурсов, или модусов? Полагаю, это должна быть, в каком-то смысле, антропология элементарная, предлагающая более простые решения в случаях, когда традиционно предлагаются усложнённые интеллектуальные схемы. Не раздробленный, посредством уже буквально фасеточного зрения, обзор предмета, но попытка заново целостно охватить сущность человека, его свойства и качества. А поскольку геопоэтика по сути своей архаична, то инкорпорирующая её «новая антропология» — это ещё и, так сказать, « хорошо забытая старая антропология».

Человек, а особенно современный человек, обитает одновременно во многих совершенно разных пространствах, в том числе символических — а не только в физическом (географическом). Общеизвестные (и составляющие всё более серьёзную социальную проблему), феномены компьютерной и интернет-зависимости, в том числе от так называемых MMOG, — требуют от нас признания некоего фундаментального и, вероятно, имманентного человеческого свойства: жизнь и деятельность в воображаемых пространствах имеет для человека не меньшую, а иногда бóльшую значимость, чем в пространстве реальном.

В этом смысле, геопоэтический ракурс в исследованиях, помимо реального географического пространства, подразумевает накладывающиеся на него смысловые, символические, идеальные пространства, — многие из которых по совокупности признаков можно назвать геопоэтическими. Это пространства территориальных мифов — от архаических волшебных до современных политических и научных; пространства индивидуального воображения, в том числе писательского, и т. д. Число этих пространств «на душу населения» постепенно растёт, по мере дополнения мифологических представлений о мире научными, по мере роста числа толкований реальности и её структурного устройства. Одновременное существование в разных пространствах хорошо отражает литературоведческий, в основном, термин «метареализм», возникший приблизительно тогда же, когда и «геопоэтика».

Так же, как жизнь в пространстве сетевой игры, человеку могут быть крайне важны его местоположение и его деятельность в этих геопоэтических пространствах. И конечно же, эта его «параллельная» жизнедеятельность не оторвана полностью от пространства первичной, физической реальности. Она сопрягается с ней с помощью внутренней «разметки», своего рода «контурных карт», а также различными другими, в том числе не всегда очевидными способами. Эти пространства могут конкурировать между собой, в плане важности их для человека, но могут и, в каких-то планах, частично замещать друг друга… В этом один из залогов роста значимости геопоэтики в нашу эпоху.

О побудительных причинах географической (геопоэтической) экспансии. Возможно, нам следует отказаться от представления о географическом и прочих других пространствах, включая символические, как о косной «среде», «контексте» жизнедеятельности человека. Эти пространства составляют с человеком некое пускай прерывное, но единство, не контекст для него, а общий с ним живой «текст». В пределе, можно было бы говорить о ландшафте, о территории, о стране, о планете как об «отдалённых» или «протяжённых» оболочках человека, экстраполяциях или метафорах телесного пространства. Аналогии из восточной мифологии напрашиваются сами собой (Пуруша и пр.). Говоря же языком греческой философии, предлагается расширить понятие Микрокосма. С частичным наложением его на Макрокосм, на его достижимую зону…