Илья Василевский - Николай II

Трагизм нельзя считать уделом только избранных натур, людей, которые на голову выше окружающих. Есть какой-то особый, пусть обывательский, но все же подлинный трагизм в переживаниях этого зауряд-прапорщика на троне.

Безвольный, слабохарактерный, не знающий, чего он хочет, не понимающий, чего хотят от него окружающие, до чего жалостную фигуру являл собой все годы своего царствования этот последний самодержец! И особенно остро виден этот трагизм именно в первые дни по восшествии на престол.

Вспомните Хлестакова, маленького провинциального враля, покоряющего Марью Андреевну и Анну Антоновну Сквозник-Дмухановских и повергающего в трепет всех властей, от городничего и до Держиморды. Его кормят “лабарданом”, а он сидит в мягких креслах и заливчато врет о том, как тридцать пять тысяч курьеров зовут его управлять департаментом, и о том, как суп в кастрюльке и арбуз в семьсот рублей ему присылают прямо из Парижа, и о том, как у него в Петербурге “и вист свой составился: германский посланник, испанский посланник и я”.

Это все только смешно, поскольку касается Хлестакова: ему бы только денег нахватать, и вот он уже уехал, и ухмыляется, припрятавши голову сахара, Осип (“что там веревочка, давай сюда и веревочку!”), и звенят уже колокольчики, и далеко несут сытые кони. “Попадись-ка мне только пехотный капитан”.

Но Николай II не умел “уехать на завтра”. Двадцать два года просидел на троне этот человек.

Все, о чем самозабвенно лгал Хлестаков, воплотилось и осуществилось, трагически оказалось правдой для Николая II. И утешит ли его ароматный суп, привезенный в кастрюльке прямо из Парижа, если так трагически неизбежен этот вист: “германский посланник, испанский посланник и я”. Если “35 000 курьеров”, с самим Победоносцевым и С. Ю. Витте во главе так настойчивы и неотступны… .

“Иван Александрович, пожалуйте управлять департаментом!”. А где-то глухо волнуются грязные и дурнопахнущие мужики, и поют революционные песни рабочие, которые почему-то слушаются этих злых гениев, “анархистов-революционеров”, и чего-то требуют великие князья с Марией Федоровной и К. П. Победоносцевым, и с какими-то докладами пристают интригующие друг против друга министры, и запугивают длинными донесениями охранные и жандармские отделения, и кричат “ура” верноподданые, и взрываются бомбы, убивающие одного за другим Боголепова, Сипягина, Плеве, Петра Александровича.

Как тут жить ему, этому бедному Хлестакову, чья ложь чудодейственно превратилась в явь, чьи нелепые сны стали вдруг действительностью?

И думая над тем, каковы те люди, которые верят Хлестакову, думая над тем, кто были они, эти миллионы, певшие “Боже, Царя храни” и украшавшие свои дома флагами в “табельные дни Тезоименитства Их Величеств”, не забудем, во имя справедливости, и того простого, житейского, бытового вопроса, под тяжестью которого надломилась жизнь последнего Романова:

“Каково было жить ему, не имевшему верного Осипа, который увез бы его из этого провинциального городка, измученному не выдуманной, а подлинной хлестаковщиной, герою? Он не имел иных заслуг, кроме заслуги родиться в царской семье. Но не имел он и иных грехов, кроме этого, первородного своего греха”.

Все остальное создалось уже на троне. Что же именно создалось? Как? Каким образом? Почему?

Многое надо рассмотреть и изучить для ответа на этот вопрос. И раньше всего быт, детство и отрочество Николая, его отец и мать, жизнь семьи, в какой он вырос.

ГЛАВА III. РОДИТЕЛИ

На старой пожелтевшей гравюре - высокая дама с приветливым, улыбающимся лицом, с воланами на платье и с высокой прической. На диванчике, рядом с ней, прижавшись к ее коленям, - чудесный улыбающийся ребенок в светлых кудряшках.

Это - Николай II с Августейшей Родительницей, Марией Федоровной.

Неужели это и вправду он? Не будем останавливаться на мыслях о том, как, каким образом этот ласковый, кучерявый мальчонка превратился в сумрачного и унылого зауряд-прапорщика на троне, каким знала его Россия и весь мир? Такого рода изумительные превращения смеющегося ребенка в скучного взрослого человека, а потом и в злобно-брюзжащего старика свойственны не только царям. Еще Писарев, указывал на то, что по законам естества розовые поросята всегда превращаются во взрослых, весьма мало привлекательных животных.

Ко дню взрыва бомбы 1-го марта 1881 года Николай II имел 12 лет от роду. На карточках того времени пред нами тщедушный, некрасивый мальчик с худенькой шеей, мешковатый и неуклюжий в своей матросской курточке.

До дня 1-го марта не только маленький Николай, но даже и его отец Александр III, был далек от Двора. Наследником престола считался, как известно, старший брат Александра, цесаревич Николай, дядя Николая II-го.

Вступивший на престол 1-го марта 1881 года 36-летний Александр до этого времени со своей женой и детьми жил замкнутой семейной жизнью. Никто не ждал, что именно этот грузный человек окажется самодержцем, что его худенький сынок, Николай, будет объявлен наследником престола. Весь сложный клубок придворных интриг, хитрой политики и подсиживаний был в течение ряда лет сгруппирован вокруг цесаревича Николая, и оказавшийся в близком будущем царем Александр III в те годы в игре не участвовал.

Впрочем, придворные политики в значительной мере отошли в то время и от цесаревича Николая, зорко всматриваясь в новую, всходившую при Дворе звезду, сына Александра II от княгини Юрьевской.

Роман Александра II с кн. Долгорукой-Юрьевской резко отличался от остальных многочисленных приключений его с фрейлинами и придворными дамами. Влюбчивый, легкомысленный, изменчивый до тех пор, он резко переродился со дня встречи с красавицей княгиней Е. М. Долгорукой. С этого времени (1871-й год) он не обращает внимания ни на одну иную женщину. Ах, если бы он был так верен мне, как своей Долгорукой, говорила приближенным жена Александра II.

Своих увлечений и связей Александр II не скрывал и прежде. Тем менее желал он скрывать серьезную любовь свою, и существование второй семьи было признано при Дворе официально. В срочных случаях министры с докладом к царю ездили к Долгорукой, туда же приглашал он по вечерам наиболее близких приближенных и сам бывал там ежедневно.

Этот роман деда Николая II оказал очень большое влияние на все его детство, ибо отдалил будущего царя от Двора и его жизни.

Придворные политики от самого возникновения этого романа напряженно следили за тем, как скажется влияние кн. Долгорукой на взаимоотношениях придворных партий и групп. Особенно много значения придавалось нежной любви государя к его детям от кн. Долгорукой и, в частности, к сыну Георгу.

Когда одна из придворных партий, группировавшаяся вокруг цесаревича Николая, попыталась бороться с влиянием кн. Долгорукой и стала пугать Александра II тем, что его ежедневные визиты к кн. Долгорукой неминуемо “привлекут внимание революционеров” и вызовут покушение на его жизнь, - эти попытки привели к результатам противоположным. Александр II не остановился перед тем, чтобы сразу же переселить кн. Долгорукую с детьми в Зимний дворец, т. е. под одну кровлю с “законной женой”, Государыней Императрицей всея Руси.