Илья Василевский - Николай II

Воспитатель Николая II К. П. Победоносцев с самого начала царствования Александра III оказался главной фигурой при Дворе; в этом костлявом человеке с бескровным и ушастым лицом вампира (портрет К. П. Победоносцева нарисован Львом Толстым в лице Каренина) сосредоточилось, воплотилось как-будто все темное и злое, что правило Россией.

К. П. Победоносцеву было тем легче утвердить свое влияние, что при Дворе витали тени казненных революционеров. Александр III, напуганный смертью отца, жил все время под угрозой нового цареубийства. Приближенные царя, в особенности жандармские и полицейские чины, всемерно старались усилить этот страх, благодаря которому роль жандармерии и полиции становилась все крупнее и благодарнее.

Легко представить себе детские впечатления Николая. Александр III неизменно находил на своем столе угрожающие письма террористов; такие же письма оказывались неожиданно то в карманах царского платья, то в поясках царских детей. Историки того времени объясняют появление этих террористических писем тем, что революционеры имели будто бы много сочувствующих среди высокопоставленных лиц, мечтавших о либеральных днях предыдущего царствования. Мы, пережившие разоблачения Азефов и Богровых, и знающие, до каких пределов доходила провокация, можем остановиться на ином, гораздо более правдоподобном объяснении. Письма, всего вероятнее, подбрасывались никем иным, как самими же представителями жандармерии и царской охраны, искавшими у самодержца все новых и новых подачек, все большего и большего влияния.

Так или иначе, но маленький Николай рос в атмосфере сплошной напуганности. Александр III отказался от мысли поселиться в Петербурге и жил безвыездно в Гатчине, превращенной в своего рода крепость. Нечего и говорить, что у всех входов и выходов стояли усиленные караулы. Строжайшее предписание стрелять во всякого, кто попытается проникнуть, не ограничивалось караулами у входов. На несколько верст вокруг Дворца тянулась цепь солдат в несколько рядов, также дежуривших день и ночь, с предписанием без особого разрешения коменданта “не пропускать живым ни туда, ни обратно” ни одного человека.

Особые отряды дежурили, кроме того, в подвалах и чердаках дворца на случай попытки поджога или подкопа. Телохранители несли личную охрану царя. Для этого выбирались люди, отличавшиеся особо крупным ростом, богатырским телосложением и силой, “чтоб одним ударом могли человека убить!” Обязанность этих лейб-казаков была днем и ночью стоять у царских дверей возле кабинета, спальни, столовой и т. д. Особое внимание уделялось далее тайным агентам, чья обязанность была в переодетом виде бродить на много верст вокруг дворца и следить, что говорят и делают, что думают окружающие, кто и зачем приезжает в Гатчину и уезжает из нее и т. д., и т. д.

Целый ряд сложных мер принимался, далее, на случай попытки отравить царя. За провизией для царского стола посылали каждый раз в новое место, причем принимались меры, чтобы поставщики не знали, для кого продукты закупаются. Повара и поварята служили в царской кухне в огромном количестве для того, чтобы назначать каждого из них на работу можно было не слишком часто, по очереди. Дежурить в ожидании назначения на работу должны были они все ежедневно, ибо назначения давались каждый день только в последний момент и не иначе, как неожиданно. Получившие назначение на данный день повар и его помощники с этого момента изолировались ото всех остальных и впускались в царскую кухню не иначе, как только после тщательного обыска дежурными офицерами Конвоя Его Величества.

Но и эти меры считались недостаточными. И хотя Александр III распорядился, чтобы на кухне ежедневно дежурил кто-либо из членов семьи, чаще всего сама Государыня, но, садясь за стол в кругу приближенных, государь не начинал есть, пока не убедится, что все остальные присутствующие за столом едят данное блюдо спокойно.

Таковы оказались в интимной жизни Двора бытовые последствия теорий К. П. Победоносцева: чем безграмотнее и темнее народ, тем прочнее самодержавие. И самые теории эти и всеобщая напуганность, господствующая при Дворе как прямое последствие применения теорий, одинаково сильно отражались на худеньком мальчике, воспитаннике К. П. Победоносцева, росшем в этих вот условиях, будущем императоре Николае II Александровиче.

ГЛАВА IV. СЕМЕЙНЫЕ УСТОИ

Если исключить постоянную напуганность, страх перед террористами, - в остальном семейный быт, окружающий детство Николая, почти ничем не отличался от жизни замкнувшегося у себя в имении помещика средней руки.

Пышности Александр III не любил. Жила царская семья не в парадных комнатах Гатчинского дворца, а на антресолях, приспособленных для прислуги. Комнаты были узкие, тесные.

- Даже рояля не поставить, не помещается, - жаловалась государыня Мария Федоровна.

- Нечего, нечего, пианино поставили, и ладно, - успокаивал супруг.

Комнаты, в которых жила царская семья все те годы, были настолько низки, что человек среднего роста легко доставал рукою до потолка. Для могучей, высокой фигуры Александра III они были и вовсе недостаточны. Но это то и нравилось Александру III, Он был не только бережлив, но и скуп в личной жизни, и, напр., фотографии, какие с немецкой аккуратностью развешивала по стенам Мария Федоровна, так и прикреплялись кнопками, без рамок.

Правда, придворные балы в эти годы, по давно заведенному образцу, были совершенно исключительны по пышности. - Это что-то фантастическое, воистину азиатское! - удивлялись иностранцы. Ничего подобного по блеску, пышности и богатству не было и в помине ни при одном из европейских Дворов. Но пышные балы и приемы - это уже было служебное, царское, обязательное, а все относящееся к этой области для Александра III было резко отделено от его личной жизни.

Это - служба. И эту царскую службу свою в сфере представительства Александр III - надо отдать ему справедливость - исполнял умело и с достоинством. Знаменитые фразы его: “Европа может подождать, когда Русский Царь ловит рыбу”, или “Пью за здоровье Моего единственного друга, царя Николая Черногорского”, не даром волновали европейских послов, аккредитованных при русском Дворе и производили огромное впечатление во всем мире.

Это было не фанфаронство, а действительная мощь, спокойное и уверенное сознание своей силы. Дело иное, что сила эта строилась на темноте народной и бесправии, на кнуте и нагайке; дело иное, что силу эту, самодержавную власть, беспощадно расхищали отделявшие царя от народа чиновники, начиная от всесильного министра внутренних дел и до любого малограмотного жандарма и охранника. Но сила была, огромная и настоящая, и царь проявлял ее уверенно и бессознательно.