Александр Архангельский - Человек в истории

Так было и на первом допросе А. Р. Колесниковой, жены санитарного врача Г. Н. Кауфмана, 24 августа 1936 г. Но уже в дополнительных показаниях, после «напоминаний» свидетелей, Анастасия Романовна подробно описывает все случаи общения с Н. Л. Лурье: «Натан Лурье в нашей квартире в присутствии Кауфмана был только один раз в конце лета прошлого 1935 г. <���…> у мальчика, вернее моего сына, в детском садике гвоздем прокололи ногу. Вследствие чего у него поднялась высокая температура. Я попросила мужа сходить в больницу и привести хирурга Колмановского. Но так как в больнице Колмановского не оказалось, а дежурил Лурье, то Кауфман его и привел для оказания помощи. Н. Лурье, осмотрев ногу и сделав назначение, пробыл всего 3–5 минут и ушел обратно».

Свидетели выдвигали против А. Р. Колесниковой очень серьезные обвинения: «Летом 1935 г., Кузьма Васильевич Рындин (глава обкома партии. — Ю. Ф. ) созвал к себе авторитетных врачей города, списочный состав которых формировала Колесникова А. Р., куда она включила Лурье Натана, зная уже о том, что Лурье было запрещено посещать партсобрания. Колесникова, являясь членом комиссии по чистке партии на ЧТЗ, уже тогда знала о том, что Лурье не имеет партбилета, но вместо разоблачения, выяснения этого вопроса до конца, она молчала».

В дополнительных показаниях Анны Романовны от 2 сентября 1936 г. сообщается: «22/VIII с. г. Кауфман придя домой сообщил мне, что Лурье ему когда-то предлагал уехать из Челябинска и устроиться работать в пограничную охрану. Точного места Кауфман снова не указал. Услышав заявление Кауфмана, что Лурье ему предлагал переехать в погранохрану на службу, я стала к Кауфману иметь явное подозрение в его связях с Лурье, собиралась об этом позвонить организациям, но не решилась». Примечательно, что разговор о предложении переехать Кауфман заводит с женой примерно 22 августа 1936 г., то есть в то время, когда вовсю уже идут слушания по делу об «Антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре» в Москве. После чего жена «стала иметь явное подозрение» к мужу, а муж поспешил написать заявление в райсовет. Не мудрено — при таком напоре следователей Анастасия Романовна пыталась как-то выйти из создавшейся ситуации.

Более того, А. Р. Колесникова далее сообщает о том, что из-за этого разговора сложилась напряженная ситуация в семье: «На следующий день утром ко мне подошел 6-летний мальчик Женя и сказал: “Мамочка! Зачем ты вчера кричала на папу, что он должен пойти заявить… Не надо на него кричать, ты мне скажи, я с ним поговорю, он меня послушает”. Из этого разговора мальчика у меня сложилось мнение, что и здесь Кауфман обманул меня, подослав ребенка с целью сыграть на моих чувствах, такое мнение у меня возникло сейчас». Печально, но Колесникова пыталась переложить всю «вину» на своего мужа.

Подобные заявления несколько контрастируют с самыми первыми показаниями А. Р. Колесниковой. Видимо, имелось давление со стороны следствия на арестованную.

На допросе 7 сентября 1936 г. Н. К. Шастин давал ответы о встречах с Н. Л. Лурье: «Лурье бывал у меня систематически 1–2 раза в месяц, встречи продолжались 10–20 минут не больше. <���…> Бывал часто Кауфман, Шастин Григорий» и другие. Николаю Константиновичу предложили объяснить показания свидетелей о том, что беседы с Лурье были весьма продолжительными и происходили при закрытых дверях, что Н. К. Шастин запрещал кому-либо входить в это время: «Чем объяснить такую секретность этих совещаний?» — вопрошал следователь. На что обвиняемому нечего было ответить, кроме как: «Секретного характера эти разговоры не должны были иметь».

Свидетель, работавший мастером на ЧТЗ, показал, что осенью 1934 г. братья Шастины и Лурье однажды на 30 минут выгнали всех из кабинета, закрывшись на ключ. Второй такой случай был в начале 1935 г. Нам не совсем понятно, что он, мастер коробки скоростей МСЦ ЧТЗ, регулярно делал под дверью начальника планово-экономического отдела завода и так хорошо запоминал, кто и с кем закрывался в кабинете.

Одна из санитарок больницы ЧТЗ, подрабатывала у Н. Л. Лурье (пока он не женился) домработницей, проживая с ним в одной квартире, занимая место на кухне. А уж кто, как не домработница, мог стать лучшим информатором для следствия! «Чаще всего у Лурье бывал в гостях Шастин Григорий Константинович главврач б-цы ЧТЗ. Часто бывал вечерами в рабочие дни, всегда один без жены. Бывал часто у Лурье также д-р Кауфман, тоже без жены. Бывали и другие врачи, некоторых я в лицо знаю, но фамилий не знаю, один из них работает в хирургическом отд-ии б-цы ЧТЗ низкого роста, полный, черный, другой в рентгеновском кабинете той же б-цы — высокий, худощавый, третий жил в 28 доме на 7 участке, работал раньше в здравпункте ЧЗ, затем работал в городе. Меня однажды Лурье послал к нему на квартиру за книгой, которую этот врач брал у Лурье (эта фраза подчеркнута в протоколе. — Ю. Ф. ). Из себя он низенький, полный». Какая исчерпывающая информация! Того, кого не знала домработница, она описала по внешним признакам, а следователи только успевали выделять в ее рассказе важные детали, которые могли использовать впоследствии.

Нужно отметить, что домработница указывала, что пока Лурье жил один, «он обычно с этими лицами занимался разговорами», как ей иногда удавалось слышать — говорили о делах больницы, поликлиники, собраниях и т. п. Нам в ее показаниях видится, что это были врачи-трудоголики, которые даже в свободном общении, с накрытым столом говорили исключительно о работе.

Обвинения в тесной связи Григория Шастина с Н. Л. Лурье следуют из многочисленных показаний свидетелей. К примеру, завхоз больницы ЧТЗ отношения своего руководителя с Н. Лурье охарактеризовал так: «Шастин действительно был связан с Лурье, это были два друга, которых редко можно было видеть друг без друга, Шастин когда уезжал в научную командировку в Москву своим заместителем оставил Лурье».

Когда Г. К. Шастина попросили охарактеризовать Н. Л. Лурье с политической стороны, он заявил, что знал его как вполне лояльно настроенного к Советской власти человека.

«Вопрос: Были ли между вами разговоры об оппозиционных течениях внутри партии?

Ответ: Да были.

Вопрос: Расскажите, о чем именно шла речь?

Ответ: В 1935 г. в связи с убийством тов. Кирова я беседовал с Лурье, он оценивал это как террористический акт со стороны троцкистов и возмущался этим убийством.

Вопрос: Высказывался ли Лурье сочувственно к оппозиционным течениям внутри партии в частности к зиновьевцам и троцкистам во время ваших совместных бесед?

Ответ: Нет».

Как отчетливо видно из этого протокола допроса от 24 августа 1936 г., наиболее «контрреволюционными» в данном случае являются сами вопросы следователя.