Виктор Шкловский - Собрание сочинений. Том 1. Революция

Союз писателей в Петербурге в последнее время был занят разработкой нормального договора между издателем и писателем. Договор был выработан, и предполагалось обсудить его совместно с союзом издателей. Главные основания договора следующие:

1. Действие договора начинается со дня подписания его, а не со дня издания книги.

2. В договоре должно быть указано количество экземпляров, которое имеет право издать издатель. Если издатель купил книгу, положим, с тиражом в пять тысяч экземпляров на пять лет, а книга разойдется раньше, то писатель свободен от договора.

Отказ издателя отпустить книги в магазин за наличный расчет считается признанием его, что издание разошлось.

Оплата авторского труда в России все еще очень низкая, можно надеяться, однако, что русские писатели, которые сейчас гораздо организованнее, чем когда либо, сумеют создать условия, когда гонорар перестанет быть наиболее податливой на сокращение частью сметы издания.

Я совершенно не собираюсь в этой статье дать общую картину литературной жизни и жизни литературы в России.

Здесь будет сказано только то и только столько, сколько можно сказать в данном количестве газетных строк.

Начну с упреков. Мне приходилось еще в России, приходится и сейчас читать «рецензии» на русских писателей. Странное дело, мне кажется, что заграничная Русь перестала воспринимать литературу.

Почти все рецензии, прочитанные мною, пользуются теми обрывками литературных произведений, которые переползают через границу, как иллюстрацией к советскому быту.

Читая повесть Пильняка, перепечатанную из журнала «Дом искусств» в «Воле России», я ищу рядом список цен на продукты в Петербурге… «масло 1 000 000» и т. д.

Блок и Белый в зарубежной России — это вопрос об отношении к революции. Все это понятно, но неверно: даже больной человек не должен думать все время о своей болезни. В России такие рецензии выводятся и там относятся к произведению литературы, как к факту искусства, а не как к иллюстрации.

Ведь вообще беллетристику пишут не для того, чтобы написать, что вот жить плохо.

Три года нельзя было ничего печатать в России, печатались, кажется, одни только драмы Луначарского, но писать писали и невозможность печататься, отсутствие срочной работы у всех, кто не умер, на это время создавала привычку отделывать вещи, быть строже к их построению.

Когда же появилась возможность печатать, возможность очень малая, так как издавать книги очень трудно, книга иногда лежит в типографии по 8 месяцев, а если ее не толкать, то может лежать и год, так вот, когда появилась возможность печататься, то сразу появился целый ряд новых писателей.

Я для начала буду писать про Петербургские новости, — про Москву напишу потом, благо москвичи сейчас сами в Москве в достаточном количестве, и так я их уважаю за их уменье существовать во что бы то ни стало (кроме того, они талантливые люди) и я верю, что они пока что сами о себе напишут.

Разрешите для того, чтобы ввести вас в литературный быт, начать с описания петербургских «Дома литераторов» и «Дома искусств».

Прежде всего должен сказать, что оба эти дома состоят при комиссариате народного просвещения, который, впрочем, сейчас им средств не дает.

В России к этому относятся спокойней, чем за границей, хотя идеология обоих домов не большевистская.

Видите ли, мы стараемся жить мимо большевиков.

Я оттого начал «с домов», что в Петербурге писатели живут группами и не только в смысле обедов и помещения, сколько в смысле связанности в общей работе. Это относится главным образом к молодежи. «Дом литераторов» — организация главным образом журналистов, здесь живут интересами публицистическими, здесь и устраивали раз диспут о «Смене вех», на который однако писатели, кроме председателя и членов комитета «Дома литераторов», которые пришли по должности, не явились. Говорили только сотрудники «Нового пути» и также незначительные журналисты, фамилии которых я не привожу, потому что невежливо приводить фамилию как образец ничтожества. «Дом литераторов» сыграл однако свою роль и для всех писателей: в 1918–1919 годах в его комнатах было достаточно тепло, чтобы не замерзнуть, и можно было достать форшмак из селедки. Я думаю, что «Дом литераторов» спас много жизней.

В него привозили и детей и оставляли их на целый день, а в углу сидели и иногда спали сидя измученные люди, а на стенах висели каждый день новые фамилии умерших. Жили мы ужасно, я знаю писателя с большим, очень большим именем, который не топил своей квартиры с 1918 года по 1 января 1922 года. Спал в пальто и в перчатках. Но я сам начал писать о быте. Кончу.

«Дом литераторов» сберег несколько писателей, но литературной жизни в нем не было.

«Дом искусства» — учреждение другого типа. Вначале в нем был неприятный привкус литературного и художественного аристократизма. Я помню, как меня поразили на его столах белые скатерти и салфетки и то, что почти все были хорошо одеты.

Но более всего «Дом искусств» замечателен тем, что его все время закрывают, под всеми предлогами и без предлогов, он и сам не умеет собою управлять и дров у него теперь нет и он не нарядный больше.

Но в нем есть жизнь. В нем в длинных коридорах водится литературная молодежь. Здесь из учеников студии создались «Серапионовы братья» — это компания беллетристов, а внизу за кухней, в конце коридора, рядом с комнатой Пяста, живут «Островитяне», компания поэтов во главе с чрезвычайно талантливым Николаем Тихоновым, как хотелось бы мне сейчас вставить в статью его стихи, но я не взял их с собой.

Помню, уже разрешили вино, в оном помещении в Петербурге сильно пили, все бегали и занимали друг у друга деньги, в углу пили какие-то знатные иностранные спекулянты, дамы были в сильно открытых платьях. В воздухе пахло скандалом, какой-то чекист приставал к публике и не знали, как ликвидировать скандал.

На столе танцевал чечетку один приезжий из Москвы иммажинист.

Для тихого Петербурга, в котором зимой не на всех улицах есть колеи по снегу, а летом по Манежному переулку пасут лошадей на траве, — все это было внове и не очень приятно.

Мы уговорили Тихонова читать. Начал читать, и стихи перегнули весь этот хаос.

Было очень хорошо.

Откочевала из «Дома искусств» группа покойного Гумилева, создавшаяся из его студии «Звучащая раковина», это очень большое общество поэтов человек в 30–50. Они являются продолжателями линии Гумилева, хорошо владеют формой, но что они дадут — я не знаю.

Отдельной группой существует «Кольцо поэтов» имени Фофанова, с ними я был знаком мало.

В «Доме искусств» жило и «Общество изучения теории поэтического языка», по-здешнему ОПОЯЗ. Последнее время оно собиралось мало, а старалось издаваться во что бы то ни стало.