Рута Ванагайте - Свои. Путешествие с врагом

Антанас Гуденас, звонарь костела в Каварскасе, в отряд белоповязочников вступил на четвертый или пятый день войны и пробыл в нем до октября 1941 года, когда отряд распался. Все евреи Каварскаса к тому времени уже лежали в земле.

В июле 1941 года, числа не помню, примерно в 20 часов, я по какому-то делу, сейчас не помню, шел из своего дома в город. Как только вышел со двора, так встретил троих белоповязочников из города Каварскаса, из которых я сейчас помню только Мисюнаса Йонаса и Бригацкаса Йонаса, а третий белоповязочник был незнакомый. Все они тогда были одеты в гражданскую одежду, а в руках держали по лопате. Кроме того, у одного из них, у которого – не помню, было две лопаты.

Как только я их встретил, так Мисюнас Йонас и Бригацкас Йонас сказали мне, что мне дано указание идти вместе с ними на берег реки Швянтойи и помочь им выкопать яму. Кто именно дал им такое указание и с какой целью надо было выкопать яму – они мне не сказали, и я их об этом не спрашивал. Сначала я хотел отказаться копать яму, но когда Мисюнас Йонас и Бригацкас Йонас сказали, что я непременно должен идти, потому что больше людей нет, я взял у одного белоповязочника, у которого было две лопаты, лопату, и пошел следом, куда повели, прямо через поля на берег реки Швянтойи. Когда мы отошли от Каварскаса примерно на километр и были на территории деревни Пумпучяй, Мисюнас Йонас и Бригацкас Йонас остановились на берегу реки Швянтойи у растущих там кустов и сказали, что на этом месте мы должны выкопать яму.

Когда Мисюнас Йонас и Бригацкас Йонас показали место, где копать яму, мы все четверо на этом месте начали копать яму. Больше никаких лиц на том месте в то время не было. Когда мы начали копать яму, солнце уже зашло и в поле стемнело.

Пока копали яму, мы увидели, что в нашу сторону от дороги Каварскас – Укмерге по дорожке через поля едет открытый грузовик, который остановился, не доехав до нас примерно пятидесяти метров. Когда грузовик остановился, мы увидели сидящих в кузове людей. Вокруг них стояли вооруженные винтовками и автоматами мужчины, и я понял, что это привезли на расстрел заключенных под стражу советских граждан.

Из грузовика вылез незнакомый мне мужчина, который прямо от грузовика подошел к нам. Дойдя до нас, он сначала осмотрел яму, которую мы копали, а потом велел нам из ямы вылезти и отойти в сторону. Сказав это, он снова вернулся к грузовику. Этот мужчина тогда был одет в гражданскую одежду, а было ли у него какое-нибудь оружие, теперь не помню.

Когда этот мужчина ушел, мы тут же вылезли из ямы и отошли от нее примерно на двадцать метров. Таким образом, мы тогда рядом с кустами на берегу реки Швянтойи выкопали одну яму длиной 2,5 метра, шириной 2 метра и примерно 160–170 сантиметров глубиной.

Вышеупомянутый мужчина вернулся к грузовику, и сначала из грузовика вылезли примерно восемь или десять вооруженных винтовками и автоматами мужчин, а после этого из грузовика высадили примерно десять или двенадцать арестованных, но сколько их точно было, сейчас не помню.

Когда задержанные вылезли из грузовика, их окружили вышеупомянутые вооруженные личности, которые и пригнали их к выкопанной нами яме. Все эти вооруженные личности были одеты в гражданскую одежду и были среднего возраста. Среди них моих знакомых не было. И среди задержанных я тогда тоже никого не узнал. Один из задержанных был с бородой.

Их пригнали к яме, и им было дано указание раздеться до нижнего белья, а одежду свалить в одну кучу. Потом, когда задержанные разулись и, раздевшись до нижнего белья, сложили все в одну кучу, кто-то из вооруженных лиц велел им идти к выкопанной яме и встать в один ряд лицом к яме. Таким образом задержанные встали, в нижнем белье и босые, на расстоянии примерно одного или полутора метров от края ямы, лицом к яме и спиной в сторону реки Швянтойи. Когда задержанные встали, за ними, на расстоянии примерно четырех метров, встали в один ряд и все вооруженные лица, которые между собой говорили по-литовски. Каких-либо лиц, одетых в военную одежду, среди них не было, а также не было никого и из белоповязочников города Каварскаса.

Когда вооруженные лица встали с направленными на смертников винтовками и автоматами, послышалась команда: “Стреляй!”, но который из них дал эту команду, я не заметил. После того как раздалась команда “Стреляй!”, стоявшие в один ряд палачи начали расстреливать из винтовок и автоматов стоящих напротив них приговоренных к смерти советских граждан, и те падали на землю. Во время расстрела никаких криков среди приговоренных к смерти лиц не было. Этот расстрел продолжался всего несколько минут.

Когда стрельба стихла, палачи подошли к лежащим на краю ямы трупам, но поскольку одно или два из приговоренных к смерти лиц были только тяжело ранены, их прикончили единичными выстрелами из винтовок. Убедившись таким образом, что все задержанные застрелены, палачи сбросили последние трупы в выкопанную яму, а после этого, взяв с собой одежду и обувь всех расстрелянных лиц, пошли к грузовику. Там они все вещи погрузили в кузов, а потом сами туда уселись и поехали тем же самым путем через поле по направлению к дороге Каварскас – Укмерге. […]

Когда палачи, сев в грузовик, уехали, мы вчетвером закопали трупы расстрелянных. Закопав трупы, мы взяли с собой лопаты и пошли в город Каварскас, а оттуда, никуда не заходя, разошлись каждый к себе домой [173] LYA, K-1, ap. 58, b. 47397/3, t. 3, p. 170–176. .

Продолжаю читать дела. Кажется, Гуденас все же был не только свидетелем, не только могильщиком. Звонарь делал намного больше. Так утверждают другие участники убийств и свидетели. Неудивительно – и церковный звонарь хочет жить. По словам всех свидетелей, активистов в тот день расстреляли вовсе не прибывшие откуда-то незнакомцы. Расстреляли свои, из Каварскаса. Соседи.

Эфраим: Едем из Каварскаса. Место убийства советских активистов не обозначено. В семистах метрах от дороги, через поля к яме у реки – мы никогда бы не нашли его без помощи местного жителя. Можно прекрасно понять, почему их убили здесь. Никто не видит, никто не знает. Кто-то приезжал сюда из Израиля год назад, какая-то пара года два назад, но, кажется, никто из живущих в Литве людей не приезжает сюда даже в день памяти жертв Холокоста, 23 сентября. Этот дальний уголок среди прибрежных кустов – одно из самых шокирующих мест гибели евреев, какие я видел. Нет никакого знака, сообщающего, кто погиб, сколько их погибло, когда они погибли и кто убийцы. В советских протоколах допросов и показаниях свидетелей говорится о десяти-двенадцати убитых, опубликованные в Израиле источники говорят о том, что здесь были убиты тридцать-сорок человек.