Майкл Волф - Огонь и ярость. В Белом доме Трампа

Во всем мире либеральных лидеров едва не хватил паралич, когда они узнали об избрании Дональда Трампа – вернее сказать, им становилось дурно при одном упоминании Дональда Трампа. Но на Ближнем Востоке все происходило как в зазеркалье. Резкость, гиперрационализация и мелочная опека Обамы, а ранее – милитаристская идеология Буша, чреватая расколами, а еще раньше – сделки Клинтона по принципу “ты мне – я тебе”, за которыми следовали вероломные удары в спину, – все это проложило дорогу реальной политике в трамповском понимании. Он не собирался с постной миной цедить “у нас связаны руки”, как предписывал миропорядок, установившийся после окончания холодной войны, мириться с ощущением, что шахматная доска вечно на защелке, что наилучший сценарий – двигаться вперед лилипутскими шажками, а иначе – только война. Трамп смотрел на мир гораздо проще: у кого там власть? Соедините меня с ним.

Столь же нехитрой была и другая мысль: враг моего врага – мой друг. Если у Трампа имелись хоть сколько-то четкие представления о Ближнем Востоке, то (главным образом, благодаря инструктажу Майкла Флинна) они сводились к одному: главный злодей там – Иран. А значит, все, кто против Ирана, – не иначе как “свои”.

После избрания Трампа МИС вышел на связь с Кушнером. В суматохе переходного периода в администрации еще не появился ни один человек, который обладал бы внешнеполитическим весом или международными связями, – и даже Рекс Тиллерсон, временно исполнявший обязанности госсекретаря, не имел реального опыта во внешней политике. Поэтому министрам иностранных дел других стран казалось логичным воспринимать зятя новоизбранного президента как некую устойчивую фигуру. Что бы ни случилось, уж он-то никуда не денется. А для некоторых режимов – особенно в глазах семейноцентричных саудитов – Кушнер как зять являлся более надежной фигурой, чем любой политик. Его ведь брали на работу не за идейные убеждения.

Если говорить о множестве пробоин, какие Трамп проделал в международной политике, то вкатить троянского коня проще всего было через зияющую дыру, какую представляло собой его грубое невежество в сфере иностранных дел и непонимание многих частностей. Это давало другим странам шанс совершенно по-новому выстроить отношения с США – правда, только в том случае, если эти страны пожелают изъясняться на новом трамповском языке, что бы под ним ни подразумевать. Здесь еще не существовало почти никаких ориентиров – дело пахло чистым авантюризмом и простором для новых сделок. Больше того – можно было пустить в ход личные чары и средства обольщения, на которые Трамп поддавался с таким же энтузиазмом, как и на предложения выгодных новых сделок.

Это была киссинджеровская реальная политика. И сам Киссинджер, давно знакомый с Трампом по нью-йоркским светским приемам, а теперь еще и взявший под крыло Кушнера, успешно напоминал о себе и помогал устраивать встречи с китайцами и русскими.

Большинство давних партнеров Америки, да и многие ее противники, ощущали тревогу, если не ужас. Но кое-кто увидел и новые возможности. Россия, например, надеялась на поблажки к собственной политике в отношении Украины и Грузии, а также на снятие санкций – в обмен на уступки по Ирану и Сирии. На раннем этапе переходного периода один высокопоставленный чиновник из правительства Турции, явно сбитый с толку, поинтересовался у одного видного американского бизнесмена, не сможет ли Турция как-то повлиять на новое руководство, потеснив военные базы США в Турции или предложив новоиспеченному президенту завидное место под строительство отеля на берегу Босфора.

Между семьей Трампа и МИС просматривалось любопытное сходство. Как и остальные саудовские правители, МИС практически не имел никакого образования. В прошлом это обстоятельство скорее ограничивало возможности саудитов – никто просто не обладал достаточными навыками, чтобы уверенно исследовать новые пути развития. В итоге все опасались выходить за рамки привычного и даже задумываться о каких-либо переменах. Но МИС и Трамп находились примерно на равных условиях. Из-за того, что оба знали одинаково мало, им нечего было стесняться друг друга. Когда МИС предложил Кушнеру считать его своим человеком в Саудовской Аравии, то, как выразился один друг Кушнера, “это было все равно что поступить в школу-интернат – и в первый же день завести приятное знакомство”.

Трамп очень быстро избавился от всех прежних представлений о Ближнем Востоке (а может быть, он даже не осознал, что раньше у него имелись какие-то другие представления) и начал рассуждать примерно так: там существует четыре главных игрока (ну, про остальных можно просто забыть) – Израиль, Египет, Саудовская Аравия и Иран. Первых трех можно сплотить против четвертого. А потом Египет и Саудовская Аравия, с учетом их интересов применительно к Ирану – да и к чему угодно, лишь бы это не противоречило интересам США, – надавят на палестинцев и усадят их за стол переговоров. Вот и все.

Такой ход мыслей представлял собой винегрет, грозивший несварением. Сюда попало всего понемногу – и изоляционизм Бэннона (чума на все ваши дома – а нас не трогайте), и антииранизм Флинна (нет в мире хуже подлых гадов, чем муллы), и киссинджеризм Кушнера (впрочем, не столько киссинджеризм, сколько старательная попытка человека, лишенного собственных взглядов, следовать советам девяносточетырехлетнего наставника).

Однако главным было другое: предыдущие три президента с их администрациями напрочь испортили отношения с Ближним Востоком. Словами не описать, как презирали приверженцы Трампа ту политику замалчивания проблем, которая привела к этой порче отношений. А потому новый принцип действия был очень прост: вспомнить, что делали они (Обама, а также неоконсерваторы Буша) – и делать все ровно наоборот. Их поведение, их чванство, их идеи – и, в некотором смысле, даже их багаж знаний, образование, сословная принадлежность – все это вызывало теперь подозрения. А кроме того, вовсе не нужно вникать во все эти тонкости лично: достаточно просто поступать иначе, чем все делалось раньше.

Прежняя внешняя политика исходила из идеи о важности нюансов: сталкиваясь с бесконечно сложным хитросплетением угроз, интересов, стимулов, прецедентов и непрерывно развивающихся отношений, мы стремимся достичь равновесия в будущем. На практике новая внешняя политика – вступившая в силу новая доктрина Трампа – требовала разделить участников игры всего на три категории: страны, с которыми можно иметь дело, страны, с которыми нельзя иметь дело, и слишком слабые страны, которые можно вообще не принимать во внимание или принести в жертву. От такого подхода пахло холодной войной. И действительно, по представлениям Трампа, именно в период холодной войны США в силу времени и других обстоятельств получили самые большие преимущества перед другими государствами. Вот тогда Америка и сделалась великой.