Вера Мильчина - «Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Копия, сделанная на московском почтамте, была отослана в Петербург, и уже 19 ноября 1828 года глава III Отделения граф Бенкендорф затребовал у вице-канцлера Нессельроде сведения об авторе неблагонадежного послания и о его адресате; вице-канцлеру предлагалось запросить об обоих Парисах русское посольство в Париже.

В тот же день Бенкендорф привлек к фигуре Париса внимание начальника 2-го жандармского округа А. А. Волкова (уже знакомого нам по главе третьей), которого «покорно просил приказать иметь ближайшее под рукою [тайное], но самое благовидное наблюдение за поведением и связями сего иностранца, уведомя меня, в свое время, о последующем».

28 ноября 1828 года Волков доложил Бенкендорфу о первом результате своих разысканий; ничего компрометирующего, кроме того, что француз «имеет весьма вольное обращение», он не сообщил.

Одновременно посол России в Париже граф Поццо ди Борго произвел разыскания за границей; французский министр юстиции граф де Порталис сообщил ему сведения о Луи Парисе, полученные от министра внутренних дел Мартиньяка: окончив учебу, Парис служил у стряпчего в своем родном городе Эперне, затем завел в Париже книжную лавку в Пале-Руаяле, но поскольку предприятие это потерпело неудачу, вынужден был его бросить. В эту пору его родственник, некто Руже, проживающий в Москве, приискал ему в этом городе место учителя. Что же до брата его Полена Париса, он с некоторых пор постоянно проживает в столице, где служил секретарем у покойного г-на Оже, члена Академии. Оба брата, уверял Мартиньяк, отличались всегда отменным поведением, а семейство их пользуется всеобщим уважением.

Тем временем генерал Волков продолжал наблюдение за французом и через полгода, 21 июня 1829 года, прислал в III Отделение новый доклад о нем – вновь достаточно благоприятный:

В доме Хитровой отзывы об нем более хороши, нежели дурны, хотя по молодости его лет несколько ветрен и любит рассеянность. – Раза по два в неделю бывает у содержательницы водочного завода, состоящего в Пресненской части, иностранки Руже, имеющей у себя трех дочерей, из которых одна находится замужем в Париже за братом Париса [16] Это и есть упомянутая в перлюстрированном письме Полина. , а на другой, проживающей здесь при матери, предполагают, что и здешний Парис имеет намерение жениться; что, по замечанию, есть главною причиною частых его посещений к г. Руже. – Иногда также видают его и на публичных гуляньях с детьми княгини Урусовой.

И далее жандармский начальник называет нескольких московских французов, с которыми Парис «находится в дружеском отношении» и о которых он, Волков, также не может сказать ничего дурного.

Между тем «Всеподданнейший доклад об иностранце Парисе , позволившем себе невыгодные о России рассуждения» поступает 30 июня 1829 года в собрание всеподданнейших докладов, и 12 июля император накладывает резолюцию: «Выслать за границу, ибо подобный человек принесет более вреда, нежели пользы», а 23 июля Бенкендорф уведомляет об этом московского военного генерал-губернатора князя Д. В. Голицына и просит прислать «приметы сего иностранца для надлежащих распоряжений к воспрещению ему обратного въезда в Россию».

Парису между тем уезжать вовсе не хотелось. Получив через полицмейстера приказ генерал-губернатора «покинуть Москву в 24 часа и быть готовым выехать незамедлительно с территории Российской империи в сопровождении жандармского офицера», он 31 июля 1829 года пишет Голицыну письмо, в котором подробно излагает всю историю своего пребывания в России начиная с прибытия в Кронштадт 2/14 сентября 1828 года и пытается отвести от себя возможные подозрения в неблагонадежности, ссылаясь на мнение тех русских дам, в чьем доме он служил: Ирины Никитичны Урусовой (урожденной Хитровой; 1784–1854), вдовы генерал-майора князя Николая Юрьевича Урусова (1764–1821), и ее матери Настасьи Николаевны Хитровой, в чьем доме на Пречистенке рано овдовевшая княгиня жила с двумя сыновьями, Сергеем и Дмитрием, и одной дочерью, Настасьей:

В публичных местах никто меня не видел и никакое преступление поставлено мне быть в вину не может. Г-жа генеральша Хитрова и княгиня Урусова благоволят отзываться о моей нравственности самым лестным образом.

Из тех, кого оставил я во Франции, переписку я вел по приезде в Россию лишь с шестидесятилетней матушкой моей, удалившейся от света и ни о чем, кроме детей своих, не помышляющей, и с братом моим, парижским литератором и одним из хранителей рукописей в Королевской библиотеке. Касалась переписка эта лишь дел семейственных и условий житья моего в России; по сему поводу сообщал я об особах, у коих проживаю и с коими имею сношения, сведения самые лестные.

Вот уже месяц ожидаю я три ящика с учебными книгами, посланными парижским книгопродавцем как для меня самого, так и для юных князей Урусовых, учеников моих. Среди этих книг находятся некоторые сочинения, которых я не запрашивал и для которых книгопродавец просит меня здесь найти покупателей.

Вот вкратце вся история жизни моей в России. Ставят ли мне в вину одно из обстоятельств, мною перечисленных? Или же повинен я в преступлении, вовсе мне неведомом? О том мне ничего не известно.

Видно, как Парис пытается угадать, чем именно он прогневил российские власти: своими письмами? книгами, которые ему прислали? – и выбирает самую благоприятную для себя гипотезу: все дело в недоразумении; его, иностранца в высшей степени умеренного, просто перепутали с другим французом по фамилии Парис; ведь и сам, как он выражается, «генерал тайной полиции» (Волков) сказал, что выдворять его за границу нет оснований.

Между тем в дело вступает посол Франции в России герцог де Мортемар. Парис успел известить герцога о преследованиях, которым он подвергается, и сообщил ему копию со своего послания Д. В. Голицыну. Ознакомившись с этим документом, Мортемар 6 августа 1829 года шлет Нессельроде пространное послание, суть которого вице-канцлер через день, 8 августа, резюмирует в письме к Бенкендорфу:

Основываясь на сведениях, дошедших к французскому посольству о нравственности помянутого Париса, дюк [герцог] де Мортемар полагает, что распоряжение о высылке его должно, может быть, касаться до другого человека, имеющего с ним одинаковую фамилию; почему и ходатайствует о исследовании сего обстоятельства. Буде же сей иностранец действительно заслужил определенное ему наказание, в таком случае дюк де Мортемар желает иметь сведение, за какой проступок высылается он из России.

Иначе говоря, Мортемар, полагаясь на доводы самого Париса, разыгрывает ту же карту: 1) французский подданный Парис «получил приказ покинуть Россию за проступок, ему неведомый»; 2) между тем, по полученным сведениям, Парис «отличается спокойным поведением и безупречной нравственностью»; 3) поскольку Парису ничего не поставлено в вину и поставлено, по всей вероятности, быть не может, значит, «суровое с ним обхождение есть не что иное, как плод недоразумения»: единственный проступок Париса, скорее всего, состоит в распространенности его фамилии; в Москве проживают в данный момент по меньшей мере два француза, носящие фамилию Парис.